портрете нет смысла – мне бежать, чтобы думать, что жизнь – решето
по прикормленной важности общества этого».
«Для любви ещё фантастику найду, буду ждать твой юмор
необычный, а потом приму свою вину – будто ветер памяти в глазах».
«Постороннему вдохом в постели не видно, что гортань, напрягаясь
усилит твой миф и один недостаток в прокрученной линии – станет
болью коварности всё замечать».
«По игре сексуальной мне ветер в помаду душит стойкие формы
обрезанной линии, что когда-то я в красной черте переняла – свой
достаточный вес, чтобы думать отныне».
«После множества бескрайних берегов стынет прошлым веером
Москва и не знает, где куёт любовь мой ответ ночной – на перемене».
«Питер тонет в обычных цветах и касаются в личностях слёзы – мой
особенный возраста страх, чтобы душу к тоске передать перед сном».
«Напрасно туго думаешь, что я пришла в свою любовь и дотемна
сегодня буду говорить на шанс – твоей фортуны, упрекая мир».
«За безгласной моралью нет скупого окна, но очерчены вишни все в
звёздах на долгую осень, ей тебе не приснится тот дом и бокалом
вина – ты не выльешь потёртый пиджак, не заправленный гостем».
«Всё дряхлее в жизни стала тьма, но у ночи говорит та мина, что
дозорней нам внутри – вина, будто бы простила в том харизму».
«За троллейбусом мило бежишь и впотьмах ты не ждёшь этой ночи
в проталине мира, только пальцами клацаешь в мысленный дождь,
чтобы стал он дороже зонта».
«Мне в душе золотое пришло бытие и несчастье от ночи коснулось
проворно – ту реальности гордую нить в «никого», что уже там не
видно и пустоши вора».
«Над феей по французскому чутью ты вышел в этом сне и
передумал – играть со мною в гольф, когда бы стук в твоей примете
головы – тот шар не вынул».
«Беззаботное детство в Европе под всей нам агонией жадности в
чреве рядит – уплотнение формы рождения в стиль, исчезающей
верности в чёрный магнит».
«Белые голуби в низменном пламени стали на том открывать мне
стекло, белому острову, чтобы не ранили мне – эту сущность бежать
– под нутром».
«Рассуждая о долгой проблеме горишь – точно век и потерянный
вектор из блага, чтобы жизни ответить, что там повторит твой актёр
– приземление сущности Бога».
«Мне не жалко терять это время в ночи, на угаре из тысячей форм
многолюдных, только высмеял словом ты прошлое – в них, будто
жил человеком на собственном дне».
«Разум затуманил свежий флирт и расстались к прошлому -
портреты, милой воли женщины с чутьём, только побледнев сегодня
днём».
«Жизнь из вдоха сумерек не спросит, где ты шёл за изгородью лет,
думая принять судьбы обет, но опять наткнулся словом – в осень».
«Чёрный дух, как малая тетрадь мне сегодня думает о прошлом,
выключив спонтанный день и страсть – по приливу древности на числах».
«Поудобнее сядь и заправь этим слог между множеством мыслей -
из личности строк, чтобы думал твой мир о таком дураке, что не
может узнать он о каждой – строке».
«Пишешь ли ночью, но падает время в новый торшер обязательства
жизни, словно не знает – куда в поколении свойство принять от
безудержной маски любви».
«Юмор нами правил в каждой ночи и просил свой дом от той
химеры, юмор в праве жизни озадачил свой степенный мании – надзор».
«Точно дед и куда-то прошли обращённые ветры в подоле – этой
формы скабрёзности ночи и стаяли вверх, точно маленькой формы
убогие, гневные розни, где не любишь ты жизни проказу, а только
молчишь».
«Шоу из маленькой песни не вторит прошлой системе твоих
