К нему приблизились Гинерва и Мак Нерли.
– Мародерство – это миссарская национальная традиция? – спросила принцесса.
– В данном случае это вовсе не мародерство, – Флориан еще не отошел от боя и с трудом выговаривал слова.
О«Кили холодно смотрела на него:
– Иногда мне трудно понять этот край.
– Прошу прощения, Ваше Величество, но разве в ваших землях этого не встретить?
– Нет, – отрезала она.
– А много ли вы ездили по арфским провинциям? Хотя бы по предместьям королевского дворца? Люди везде одинаковы, Гинерва. И жажда наживы – одно из неотъемлемых свойств рода человеческого. Когда-нибудь вы это поймете. Я же этому воспрепятствовал. Вот только что. И прошу во мне не сомневаться, – речь Гайера прозвучала как вызов.
Гинерва фыркнула и повернула коня. А Мак Нерли задержался взгляд на уставшем воине. В глазах в арфа было что-то вроде солидарности.
– Вы хотите тоже вставить слово, господин рыцарь? – Флориан в этот момент сдернул лисий хвост с пояса мертвеца.
– Понимание, – сухо ответил арф, оставляя ратника.
В руке у Флориана остался рыжий с белым кончиком мех.
– Я сейчас. Мне нужно провести обряд, – бросил он спутникам.
Миссарец немного отошел от поля брани. Кинжалом он вырыл небольшую ямку и положил в нее хвост. Присыпал землей. Потом вонзил меч в землю. Обхватив гарду, приложился головой. В этом положении он читал молитву:
– Не гневись, Природа, на детей своих. Ведь одних Ты делаешь понимающими, других – нет. Ребенок дикого леса отомщен. И я молю: не оставляй нас без твоего тепла и жизни ни теперь, ни после. Не возьму я лишнего от Тебя. Только для продолжения жизни…
Он еще молился какое-то время. Были слова и про острые иглы и про золотой виноград.
Арфы, стараясь не потревожить, приблизились к Гайеру. Их завораживал этот доселе невиданный ими обряд. Хотя и такой знакомый.
Флориан поднялся.
– Нужно оттащить труп в лес, – без эмоций молвил он. – На лошадь я эту падаль класть не стану. Понесу сам.
Ратник стал закидывать тело на плечо. И внезапно в этом ему помог Мак Нерли. Дальше Флориан справился сам. Овраг на краю леса стал безымянной могилой для человека, который не следил за языком.
После этого все они ехали молча.
Они снова сошли с тракта.
Флориан размышлял про себя: «Ох, Гинерва. Ты живешь в мире розовых единорогов, которые жуют радугу. Когда-нибудь ты поймешь, что сегодняшние грабежи, воины и насилие войдут в будущие учебники истории как норма жизни пятнадцатого века. Потом будут новые учебники, где все будет сказано точь-в-точь только уже про какой-нибудь век семнадцатый».
Бой не сильно потрепал его. Гайер отделался лишь царапиной. Поэтому обошелся самодельной примочкой из подорожника обвязанной по бедру. При езде она, правда, все время норовила сползти. Поэтому дыра в штанине так и не была заделана: легче было поправлять повязку.
