* * *
Беер-Шева, 16-ое августа, 16–24.
– Где пропадал? – спросил Шульман, однокурсник Виктора по философскому факультету. – В Университете чешут всякое…
Виктор вкратце доложил о том, что делал он, и что делали с ним…
– Забавно! – отметил Шульман и добавил: «Пойдём ко мне в apartament, выпьем по drink, кондиционер включим, побеседуем. В apartament я теперь один…».
– А твоя невеста?
– Лея теперь не со мной, то есть, с тех пор, как на её лице появилось порочное выражение, я не с ней…
– Помню, Леино лицо тебе, вроде бы, нравилось.
– Нравилось…До тех пор, пока на нём не появилось порочное выражение.
– А как же с любовью?
Шульман сморщил нос.
– По-моему, данный предмет обсуждения не заслуживает! Этой штуке отдают слишком много чести и времени книги, фильмы, оперы, а ведь всего-то дел: две пары губ, четыре руки, четыре ноги и кое-что между… Разве не так?
– Я подумаю! – пообещал Виктор. – На досуге…
– Сильно занят?
Виктор загадочно улыбнулся.
– Бедняга… – сказал он.
– Ты о ком? – удивился Шульман.
– О тебе! О ком же ещё?
– Разве не об этом парне, который сейчас с Леей?
Виктор скорбно опустил голову.
– Бедняга… – сказал он снова.
– А о ком ты сейчас?
– Сейчас я об этом парне. Что если и он тоже заметит на лице Леи порочное выражение?
– Будет очень прискорбно, но думаю, что это неизбежно…
Квартиру Шульмана вскладчину оплачивали родители из Ашдода, дедушка из Ашкелона и две тёти из Димоны. Нормальный потолок. Нормальные стены. Нормальный холодильник. Два стула, заваленные умными книгами: «Бытие и время» Мартина Хайдеггера, «Диалог между философом, иудеем и христианином» Абеляра, «О ничтожестве и горестях жизни» Шопенгауэра, «Я и Ты» Мордехая Бубера.
Покончив с осмотром комнаты, Виктор сказал:
– Твои родичи – святые люди!
– Да уж…
– А потому так странно…
– Что именно? – насторожился Шульман.
– Генетики утверждает, будто в глубинной сути индивидуума заложен некий код, передаваемый по наследству, но тогда почему в твоей личности не наблюдается даже намёка на святость?..
Шульман пояснил:
– Видимо, на сегодняшний день с генетической наукой что-то не в порядке… Выпить хочешь?
– По вечерам всегда… – ответил Виктор.
– Вино?
– Лучше водку!
– Тогда уж с закусью, – из холодильника были доставлены картофельные оладьи, тарелка крупных чёрных олив и бутылка «Абсолюта».
После двух рюмок хорошо говорилось о науках вообще и о философии в частности, после следующих двух рюмок замечательно обсуждалась работа министра финансов, министра по культуре и образованию, правительства в целом. Позже перешли к положению дел во всём остальном мире, остановились на движениях антиглобалистов и «зелёных», посмеялись над работой метеорологической службы в Таиланде, а после очередной рюмки, Шульман спросил:
– Как с жильём?
– Три звёздочки, – отозвался Виктор, – хотя, по правде говоря, обслуживание на полторы…
Задумчиво опустили головы.
Виктор подумал об Анне. «Странно получается: была нужна, и вдруг не нужна. А может, вовсе и не вдруг?..»
Выпили ещё.
– Можешь пожить у меня, – сказал Шульман. – Переезжай хоть завтра…
Виктор покачал головой, проговорил:
– Завтра я буду с теми, кто обманут и поруган…
Выпили за обманутых и поруганных.
– К ним не присоединишься? – спросил Виктор.
– Нет!
– Нет?
– Не рационально… В конце концов, единственное, что останется после завтрашнего от Кфар-Даром, так это послезавтрашнее упоминание о нём в утренней газете, которую в тот же вечер можно будет обнаружить в мусорных ящиках…
