Ниям заказал своему лучшему разведчику карту для юных путешественников. На ней было изображено и морское чудище, которое так тревожило Мортимера, и крылатый конь, якобы живущий на побережье.
Мегги с восхищением принялась разглядывать подарок.
– Реза рада, что мы едем, но Мо сильно беспокоится, – шепнула она Нияму. Мегги всегда называла отца Мо. Даже когда для всех остальных он был Перепел. – Мы уже так давно здесь, в Омбре. Мо и слышать не хочет, что этот мир гораздо больше! Но я хочу увидеть сирен, живущих в бездонном море, луга, на которых стеклянные женщины прядут пряжу из солнечного света. А ты слышал про железного человека, которого кузнец выковал из мечей павших в бою? Йехан рассказывал про это моему Дориа!
Эту историю Ниям еще не знал. Для него все было так, как он и сказал Мортимеру: не хватит жизни, чтобы отыскать все чудеса этого мира.
Мегги отложила записную книжку, щеки ее заалели. Ниям, даже не оборачиваясь, догадался, кто появился в дверях.
Фарид, ученик Сажерука. Он нынче тоже стал совсем взрослым. Ростом почти сравнялся с Ниямом. Неужто дочь Перепела все еще влюблена в него? Бывает такая любовь, что способна из раза в раз прорастать в сердце, стоит людям встретиться после долгой разлуки. Такую любовь Ниям и сам испытал… Вот только Дориа был ему почти как сын. Но Мегги обняла Фарида лишь как хорошего друга. Тот уже обыскивал глазами комнату, высматривая своего учителя-мастера. Сажерук заставлял себя ждать.
Фарид как раз предостерегал Дориа и Мегги от огромного быка, который бесчинствовал в Андалузии, как вдруг рядом с ним в дверях возник Баптиста. Ниям по одному его виду понял – что-то случилось. Тот кивнул Фариду в знак приветствия и жестом подозвал мужчин в дальний уголок комнаты.
– Твой медведь нашел вот эту штуку, – шепнул он Черному Принцу. Тот внимательно наблюдал, как Баптиста извлекает что-то из поясной сумки. Это оказалась деревяшка, не длиннее безымянного пальца, покрытая тонкой резьбой. Верхняя треть деревяшки представляла собой плечи и голову, лицо было вырезано настолько точно, что Фарид, не веря своим глазам, проследил его черты кончиком пальца. То было лицо Нияма.
– Медведь нашел это под шкурой, на которой ты спишь, – сказал Баптиста. – Он его даже обнюхал, не съедобна ли эта штука.
– Это выглядит как амулет на счастье из тех, что продают на рынке, – сказал Фарид. – Некоторые фигурки сделаны с Виоланты или с Перепела. С меня и с Сажерука тоже такие есть, – добавил он не без гордости.
Но Баптиста помотал головой:
– Не может человек вырезать лицо так точно. Ни единого следа от резца! Выглядит так, будто лицо просто выросло из дерева! – Баптиста знал, о чем говорил. Свое собственное лицо, изуродованное рытвинами оспы, он привык прятать под маской из дерева или из кожи. Маски Баптисты зачастую оказывались красноречивей его собственного лица. Они изображали радость, гнев, боль…
Мортимер взял деревяшку у него из рук и озабоченно рассмотрел со всех сторон.
– Я видел такую штуку с лицом Мегги только сегодня утром! Данте показал ее мне. Я велел ему вернуть ее на место, потому что решил, что это подарок от Дориа.
Данте сидел с четырьмя другими детьми вокруг Фенолио и, раскрыв рот, слушал историю Чернильного Шелкопряда. Когда отец попросил мальчика показать, где он нашел деревяшку, тот побежал к лестнице, ведущей под крышу, в сторону спален.
