Наконец пришел Мистер __, весь смурной. Которая ему по хозяйству помогала, ушедши. Мамашу его тоже енто все достало, сказала, с мене хватит.
Он говарит, Нешто еще раз на нее взглянуть.
Папаша меня кличет, Сили, говарит, иди сюда. Будто так и надо. Мистер __ хочет еще раз на тебя посматреть.
Вышла я и стою в дверях. Солнце глаза слепит. Он с лошади не слезши осматривает меня с ног до головы.
Папаша газетой шуршит. Чево стоишь, говарит, иди ближе, он не кусается.
Я шагнула, а ближе к ступенькам подойти боюсь, там лошадь.
Па говарит, Поворотись-ка.
Я повернулась. Тут братик мой пришел, Люций. Он такой толстенький, все время жует и озорничает с утра до вечера.
Он говорит, Ты чево тут делаешь?
Папаша говарит, твоя сестрица надумала замуж выходить.
А ему и невдомек, он дернул меня за поясок и стал просить варенья из буфета.
Сейчас, говорю, подожди чуток.
Папаша говорит, детей-то она любит, а сам газетой все шуршит. Ни разу и не крикнула на них. Вот только беда, потакает во всем, дает чево ни попросят.
Мистер __ говарит, А карова?
Карова за ей, говарит Па.
Дорогой Бог!
В самую свадьбу я весь день спасалася от старшова мальчишки. Ему двенадцать. Евоная мамаша умерла прямо у ево на руках, и ни о какой новой маме он и слышать не хочет. Швырнул каменьем и прямо мине в голову угодил. Кровища так и хлынула, так и потекла прямо за ворот. Папаша евоный говарит, Прекрати! И все. Больше ничево не сказал ему. У ево-то оказалось четверо детей, а вовсе не трое, две девчушки и двое ребят. У девок волосы нечесаны с материной смерти. Я гаворю ему, придется сбрить. Пусть наново растут. А он говарит, дурная мол примета девкам волосы брить. Ну што ж делать, перевязала я себе голову, сготовила ужин – за водой надо итить на ключ, а не в колодец, и плита дровяная – и взялась колтуны ихние распутывать. Как они заплачуть, одной шесть, другой восемь, как завоють. Визжать обе будто режу я их. К десяти вечера только прибрала им волосики. Они так в слезах и заснули. А у мине и слез нет. Лежу, думаю о Нетти, пока он на меня забравши пыхтит, все о Нетти думаю, жива ли она, нет ли. И еще думаю о Шик Эвери. Вот ведь он небось и с ей тем же делом занимался, чем со мной нонче. И руку ему на спину положила.
Дорогой Бог!
Были мы намедни в городе с Мистером __, он в бакалейную лавку ушедши был, а я в повозке осталась. Гляжу, моя маленькая. Дочка моя. Я сразу узнала. Как две капли воды на меня похожая и на папаню моево. Сильней даже чем ежели мы сами на себя. Топает за какой-то женщиной, и обе одеты в платья одинакие. Проходють мимо повозки нашей, а я давай скорее с ними заговаривать. Женщина мне ответила вежливо, а моя малышка посмотрела вверх и будто нахмурилась. Чем-то недовольная она была. Глазки у ей точь в точь мои. Задумчивые. Будто все-то они видали чево мои глаза видали.
Моя, думаю, девочка. Сердце мне говорит, моя. Коли моя, то имя ее Оливия. Оливия на всех ее пеленочках было вышито. Сама вышивала. И звездочки вышивала, и цветы. Он пеленки энти вместе с ней забрал. И было ей два месяца от роду. А нонче ей шесть лет.
Слезла я с телеги и иду за ими. Оливия и ее маманя в лавку, и я в лавку. Она ручкой своей маленькой водит по прилавку, будто ништо ей тут неинтересно. Мама ее ткань покупает. Говарит, не трогай ничево, а та зевает только.
Вот славненькая ткань, говарю, и будто советую ей, к лицу ей прикладываю.
