Цвет страха. Рассказы - страница 20



Вонь, музыка, дым, электричество – всё перемешалось. Те, кто вокруг тебя, суют друг другу записки – «малявы»: передать в таком-то корпусе в такую-то «хату». Смех, громкий говор, – чтобы перекричать в ту музыку, и друг дружку. Сидят тут на скамеечках железных по очереди.

Отныне вокруг тебя – камень и железо: стены, своды, полы, решётки, скамейки – и веет ото всего многими, многими десятками лет…

И отныне музыка беспрерывно – одна и та же волна…

Как и на обычном вокзале, как в обычном купе, встретишь, может, ты тут знакомого какого: он, если бывалый, расспросив тебя и сразу прикинет, сколько месяцев… да, месяцев, тебе тут пробыть, научит: с «ментами» не говорить совсем и быть постоянно настороже: кто-то будет рядом с тобой не по случайности – будут к тебе «подсаживать».

Едва завели сюда, тотчас иные начали пить очень горячий и очень крепкий чай – «чиферить». Откуда-то взялась кружка, почка с чаем, воды взяли прямо из того «дольняка». Потом газеты и плёнка из мешочков полиэтиленовая складываются в несколько слоёв и скручиваются в палку, она зажигается с одного конца – и огонёк под кружку. Сидят теперь на корточках, базарят, пьют по очереди своё «чефир», в «дольняк» спитой чай бросают – «нифеля откидывают», кричат в пространство:

–– Жарко!

Обращаются, требуя включить вентиляцию, к кому-то, кто растворён в том вонючем и шумном пространстве и всё знает: всё сам, злой и вездесущий, тут так устроил…

Времени привычного – от голого твоего запястья, от твоей дрожи, от дыма, от тесноты – тут нет, только – потом, потом, потом…

…Начинаются обыски – «шмоны». Сначала – тех, кто из «крытки» в «крытку», кто на «этапе»: они в другой «хате». А из твоей этой «хаты» начинают с тех, кого возили сегодня на допрос. И последних – кто тут в первый раз. Теперь ещё тебе новое: ты всегда и всюду со своими вещами – с сумкой, с сеткой; что где забыл – не твоё.

«Шмонает» кто тебя – эти уже в другой форме, тутошние – «пупкари», «вертухаи». Иные из них – по-домашнему вовсе: в свитерах, в беретах… Встанешь в том «продоле», на том «вокзальчике» на решётку из материалу тут редкого – деревянную, разденешься догола; осмотрят тебя заправски всего… На столе у стены твои носки, твои трусы переберут… Курящий ты – пачку твою сразу и откроют, и закурят; у кого жвачка, конфета – к себе суют в карманы…

Зажигалки можно только разовые.

В очках ты – очки оставят.

Потом разводят по другим уже «хатам».

–– Такой-то корпус!

Как всё и ново, и тошно…

–– Собирайся!

Тебя – в «хату» с теми, кто, как ты, в первый раз. Набралась, значит, какая-то группа, и её, где ты, повели, и тебя, по улице в другой корпус. Сопровождают двое, одна – бабёнка с овчаркой – «пупкарша». Овчарка – злая, «пупкарша» – маленькая. На улице ночной на это время как другая музыка: отовсюду слепят прожекторы, а в тёмных углах на проволоках овчарки – и лай, лай, лай-лай…

В корпусе, который теперь твой, постоишь в пустой «хате» – в «накопителе».

Потом… Потом попадёшь ты в «хату», где обязательно ты подумаешь: я тут сдохну!.. Называется – «транзит». Тут на несколько квадратных метров… человек, может, сорок. Бывает, скажут, и все шестьдесят… Вот оно!.. И сколько же тут тебе дней, недель, месяцев?!.. Куришь ты или не куришь, а вот все – курят. Одновременно и беспрерывно. Окно небольшое с двумя преградами, с решёткой и с пластинами, близкими наклонёнными – с «ресничками»: видно лишь ночное, наверно, небо. Под окном столик – «общак»: некое тут святое место. Среди тех, с кем ты теперь, есть какие-то особенные – «опущенные», так им к «общаку», что как бы самом собой, запрещено даже приближаться. Коек, «шконок», всех пять: четыре в два яруса возле «общака». «Шконка» – железная труба с железными полосами крестом. На каждой сидят, плечом к плечу, по четверо; на верхних – на корточках, чтоб не нюхать нижним их ног. Под нижними лежат на полу по двое-трое. У двери в углу тот же «дольняк». Ближе к окну – раковина, кране – резиновый шланг: чтоб слить с «дольняка», надо шланг тащить из раковины.