Читать онлайн Евгений Кузнецов - Цвет страха. Рассказы
Пандемия
Человек всё видит – как именно человек…
Звёзды над своей головой он видит – лишь свет каких-то звёзд, которые, может быть, уже давно погасли…
Зеленью он называет всю растительность вокруг себя – хотя они, растения, всего-навсего отражают этот, им как раз не нужный, цвет…
Даже своих собак и собачек он, человек, именует Друзьями и Дружками – хотя они, кобели и суки, обоняют мир в сотни раз пристальнее, чем он сам…
Но человек не обитает в этом – в реальном – мире, а всего лишь пребывает в мирке своих, получается, иллюзий…
По слабости духа?!
Или как обозначить эту – человеческую, вопреки всему, человечность?..
…Она спросила у него:
–– Саня, а у тебя есть женщина?
–– Я женат.
Так он ответил – ведь можно было понять её, Светку: не виделись лет пятнадцать.
Тем более – на её автобус была уже объявлена посадка!
И у обоих, конечно, горели глаза веселием и задором – по былому, по-студенчески…
Но тут, на открытой ветреной платформе, они – лишь успели друг друга узнать!.. поздороваться!..
Уехала она. В город в свой.
А он спустя полчаса уехал – как оказалось – в другую сторону.
И ему вдруг почудилось… что тот город, в котором он никогда не бывал… стал словно бы обжитым и понятным…
Потом он в разговоре с другом, тоже однокашником вузовским, сказал между прочим об этой встрече на вокзале.
Друг, хотя тоже семейный, поддерживал кое с кем, что называется, контакты.
Выяснилось, что она, Светлана, была благополучно замужем, имела детей, даже сделала какую-то карьеру…
И он – признался себе…
Чувствует, да, чувствует – с неким стыдливым лукавством – понятное возбуждение…
Хотя и отгоняет от себя это всякое такое.
А вскоре началась – или не вскоре?.. и как понять такое совпадение?!.. – эта самая пандемия…
Друг же и сообщил ему, вспомнив его недавний рассказ, – новость… подлинно – весть!.. она, та их Светлана… заразилась, заболела, умерла.
…Нервозность всеобщая – о ней только и говорили сейчас по телевиденью и в интернете.
А в нём тут – ещё и какая-то яростная жалость!
О, тот момент – у входа в автобус…
И – она…
Жутко теперь даже вымолвить… то имя!
Она ведь ему тогда, в институте, в самом деле нравилась.
А какова из себя стала!
Сколь покровительственно прозвучало это: Саня…
Но главное…
Главное – тот её вопрос.
«У тебя есть женщина?»
Всё понятно…
Сведенья о семье и о прочем подобном – тут бы и лишние.
И зачем он ляпнул, что женат?..
Надо было обменяться телефонами!
Смелый её вопрос – намёк уверенный.
И как жаль теперь… «теперь»… – и себя, и её…
Он – реально! – уничтожил целый, только было зарождающийся, мир!
Лишился сам. И её лишил.
Каким бы – только вообразить! – мог стать этот мир!..
Стоило ему сунуть ей свою визитку.
В тот день, осенью, был такой ветер!
Её локоны… её шарф…
Ступени в автобусе – куда-то вверх…
И было в нём так – именно когда возможное уже невозможно! – словно он только начинал жить.
Что же.
Но ведь тогда…
Они – они стали бы встречаться…
Где-то, как-то…
И тогда…
Она бы вот… это самое…
И он бы… может быть… куда деваться… заразил бы!.. свою жену, своих детей…
Да и вообще.
Как он смеет хотя бы фантазировать!
…Человек не может не видеть всё в мире – как живой и живущий.
И он, человек, – никогда не увидит свет звёзд, которые когда-нибудь зажгутся.
…Как знать!
Кто-то… уже, стало быть, и в это самое мгновение… видит.
Ярославль. 13 декабря 2020
Скелет генерала Верина
Верин – был он от самого своего начала, как он чётко всегда и помнил, Петей-Петькой Вериным.
Уроженец, как говорится, районного городка… Сплошь частный сектор… Печки, огороды…
Отец и мать – рабочие.
Молчаливые. Усердные.
На гвоздильном заводе. – Треск на всю округу… только и славы…
И – знают правду!
Правду – которая в том, что сразу видно, кто как живёт…
Кто и как – может взять и берёт!
Притом – кто-то может брать и берёт даже так, как другие – не могут брать: не допущены… не подпущены… ни в жизнь…
Вот вся и правда.
Ты из простых? – Не упустить бы взять то, что, по крайней мере, ты можешь взять!
На лицо был он, Верин, в мать. И характером. Только мать его была упрямая, как и все маленькие ростом, росточком. А он был и смазлив, и строен.
В армии, по всем простым причинам, он попал в саму Москву и даже в войска чуть ли не самих «органов»!
С этой – с той минуты, как увидел-услышал он совмещение одной-единственной звёздочки на погоне и сумасшедшего мата из тонких губ… перестал он раз навсегда и для всех на свете быть Петькой или Петей.
Дисциплина была всесторонняя и крайне строгая.
Лишился он, Пётр Верин, навсегда своих чёрных кудрей… но и столовая была особенная: по четверо солдат за столиком…
Привычка же у него появилась, сам он, Верин, не замечал: гладить одновременно – одной ладонью свою голову и другой ладонью свой живот.
И неустанные и неусыпные – физподготовка и политзанятия!
Вот и забрезжила… где-то как-то… мечта не мечта… а возможность, вероятность…
Стать таким, кто может то, чего не могут все!
Одно, на всю страну, слово: «органы»…
До головокружения… Спасибо ещё, что здоровье на зависть.
Сделался он, Верин, не только сосредоточен, но и целеустремлён.
На век.
И – по всему поэтому – после армии поступил он на факультет, разумеется, на юридический.
И в секцию записался – бокса.
Началась для него, для Верина, другая страда: как в армии, строгая, но только по-другому. – Лекции, семинары… библиотеки, конспекты…
Поразительным было лишь то, что на таком ответственном факультете чуть не все его сокурсники… курят и пьют пиво… курят по коридорам между каждыми звонками… пьют пиво в забегаловке недалеко от учебного здания сразу после занятий… а иногда и до…
Поразительно! – И то ещё, что все сплошь (притом некоторые, которые стажники, уже и члены партии!) «травят» такие анекдоты, что… что он, Верин, оказавшись случайно рядом, вольно-невольно оглядывался…
Есть, например, студенты – сыновья родителей солидных… так эти ещё пуще болтуны и пьяницы!
Они летом даже в стройотряды не ездят, нигде, тем более, не подрабатывают. – Завидуют иронично разве что вон Машкову, что устроился ночным сторожем на пивзавод.
В общежитии над его, Верина, кроватью висел, разумеется, известный всем со школы портрет…
Призывающий к священному долгу и чувству!
И прямо-таки возненавидел он сокурсника одного – этого самого Пичугина – за то, что тот, сын офицера в отставке и живущий в квартире-трёшке, зайдя однажды к нему в общагу, посмеялся открыто и чистосердечно:
–– Железобетонный Феликс!
А те, кто тут был в комнате, поддержали острослова общим хохотом…
После этого стал он, Верин, было шептать Машкову, с которым сидел рядом и который с тем Пичугиным дружил почему-то запросто:
–– Ты пойми, он же подонок!
Но тот на такую его строгость – хотя и с пониманием – молчаливо грустнел.
Полновесные юридические предметы – и самые бесшабашные разговоры… – Это наводило его, Верина, на самостоятельные думы…
Уж и под конец, кстати, армии он стал понимать, а с начала учёбы уже прямо и жёстко понял: «органов» по жизни ему, вернее всего, не видать…
Чересчур он прост происхождением, и чересчур он прям характером.
Вот вся и правда.
Посмотришь вокруг… да и почитаешь…
Поэты, композиторы, художники (чем талантливее, тем талантливее) – все умерли, померли в нищете и в долгах, да ещё и, по возрасту, до времени…
Ныне же – все кому не лень кормятся их способностями и трудами!
И все их превозносят и воздвигают им памятники…
А зачем? – Чтоб оправдать своё паразитирование на их именах и на их наследии!
Да ещё и – чтобы подбивать нынешних дураков из талантливых быть столь же, как те образцовые труженики, безмолвными и бескорыстными.
Посмотришь-то вокруг…
Есть ли ему, Верину, хоть бы какая-то исключительная отрада?..
И в областном этом университетском городе – обнаружил он, Верин, что ведь он… симпатичный брюнет… целый из себя Ален Делон!
Заметил он – заметил со временем уже смело, что именно на него обращает женский пол пугающее, откровенное, внимание… в троллейбусе ли, в кинотеатре ли… особенно – в ресторане, куда он, трезвенник, попадает случаем за компанию с Машковым…
А он знал и видел, что таким женским вниманием пользоваться – о как престижно.
И он, Верин, уже с отчаяньем стал опрокидывать себе в рот отвратительную водку и коньяк…
Ведь женщина – даже вслух он вдруг брякал – это и успех, и здоровье!
Этого нельзя было упустить…
Только – потом-то – на эту тему не надо лишка с друзьями болтать…
Тем более, начитанному Машкову, чуть выпьет, только бы поразглагольствовать об этом самом… об искусстве.
Подрабатывал он, Верин, в пожарке – сильный и дисциплинированный – в простом расчёте при тревоге.
С самим, однако, начальником этой пожарной части, старшим лейтенантом, делился своей прошлой службой в столице в элитарных войсках.
Слово за слово. И выяснилось кое-что, прямо сказать, из ряда вон…
Вот эта сотрудница «пожарки»… невидимая, неслышимая, сидящая безвылазно в своём кабинете на каких-то документах…
А у неё брат, родной её брат – там, в Москве, в аппарате, трудно даже сформулировать должность, самого министерства!
Что как раз по профилю его, Верина, будущей профессии.
Забрезжило опять… и уже не где-то и не как-то…
Только, само собой, никому на свете об этом – ни слова!
И женился.
Так устроена жизнь. – Стержень её, жизни, её остов.
Ведь жениться всё равно надо…
Так устроена правда.
То есть, раз уж жениться, то…
Учиться вдруг стал он, на третьем более-менее свободном курсе, – особенно усердно, чем вызывал у однокашников простодушные насмешки.
В рестораны, между тем, уже сам инициировал походы. И на пару – чтобы «снять» – с тем приятелем, кто поактивнее…
Не упускать же взять, что можно взять!
На пятом курсе он уж с таким же ехидством, с каким в его адрес обращался Машков на первом курсе, напоминал этому самому Машкову его давнишние заповеди:
–– Не рвусь я грудью в капитаны и не ползу в асессора!
Тот подрабатывал теперь каким-то помощником декоратора в местном театре…
После университета стало всё – как никогда определённо: а именно поступательно.
Всё – в смысле: в жизни.
Распределились кто куда.
Он, Верин, в милицию следователем. Сначала – в райотделе, здесь же, в областном центре. – Ведь тут теперь у него семья: жена и дочка.
Друзья-однокурсники – на разные, тоже юридические, специальности.
С расчётом – на что-то?.. А кто знает… Что у кого на уме… Никто ничего друг о друге, по правде, в точности никогда не знает…
И не узнает.
Вот он, Верин.
Звание за званием, стал работать уже в областном следственном отделе.
Только бы на должности – не на руководящей: чтоб нервы себе не трепать и не наживать себе на шею чужих просчётов.
И в партию не вступал – не отдавать же просто так деньги: на те взносы живут люди, которые умеют жить – вообще недосягаемо.
Потом – и Москва.
Хотя семья, жена с дочерью, уже студенткой-историком, оставались в областном центре: дешевле и спокойнее.
А у него в столице – для порядка и для здоровья – имеется «постоянная».
Затем.
Дочь окончила вуз, но не выходила замуж – не за кого.
Жена вышла на пенсию – и была на заслуженном отдыхе.
Затем.
В Москве – он, Верин, знал только тех, кто его знал.
И его, Верина, знали только те, кого он, Верин, знал.
Служил.
Работал.
Должность за должностью.
И – всё, как и должно быть!
Дослужился.
Получил генерала.
Получил… большую звезду…
И дочь вышла замуж, в смысле – за рубеж.
Затем.
Затем…
Да какое теперь там: затем…
Пенсия! – Как сравнишь с другими служаками областными – так губы сами туго сжимаются…
Похожие книги
