Цветок заранее знал - страница 51

– Простите меня, ребята, – в десятый раз за несколько последних минут, пытается Вив разбить бровь о борт игровой поверхности.

При вынесении приговора Айс скребёт щёки, оставляя багровые дорожки. Она, кажется, собирается соскрести кожу. Алекс избегает встречаться взглядом с кем бы то ни было. Джинхёна, кажется, вообще не волнует ничего из того, что здесь творится. Он держится за цепочку, на которой висит тетрадь, и это похоже на то, будто Виньен у брата на коротком поводке. Сам же Пхан устроился в кресле вразвалочку и чуть ли не дремлет.

После оглашения самой жестокой кары Ёнсок выпивает стакан Императорской родниковой до дна, под всё-таки брошенный на неё исподлобья взгляд Александра Ван Чона. Случайный всхлип Инсон даёт понять, что этой участнице группы минералка точно пригодилась и пригодится ещё. За четверть часа, пока Ёнсок в комнате с нездоровым климатом, она успела догадаться, что в покое ту беднягу вряд ли оставят. Над Инсон в школе-то частенько издевались, она для самоутверждающихся за счёт добрых и открытых людей, всегда как магнит. К тому же не драчлива, не родовита, небогата. Служить объектом ментального насилия стало работой. Ментального… Джинхён вроде намекал, что напрямую ничего такого нельзя с игроками делать.

– Повторите, – просит Ёнсок, обращаясь к лакею, и крутит указательным пальцем. Всё равно пока ничего не исправить, так хоть от жажды никто не умрёт.

На сервировочной тележке в тарелке красуется сэндвич. Игнорируя приборы, Виньен берёт тарелку с едой в руку и поднимает ко рту. От запаха маринованного папоротника-косари – мутит. Ёнсок крутит посуду и собирает мысли, как в кабинете психолога под постукивание шаров Ньютона. Едва сдержав уголки губ, норовящие утянуть ухмылку в ехидство, хорошенько осматривает толщину, а также внушительную длину багета, заткнуть бы им кого-нибудь здесь. Ёнсок окидывает взглядом восьмёрку чужаков в масках:

– Будет кто? – и получает гробовое молчанье.

Тишину разбивают три брошенных Ван Чоном дАйс.

Кости постукивают, переливаясь в причудливом свете, и пробивают монументальные и в то же время иллюзорные голографические барьеры. Со своего места Виньен хорошо видит, как далеко вглубь фосфоресцирующего леса продвинется «ферзь». Алекс только начал, значит, дорога одна – вперёд.

Но вот что означает цифра на многограннике? Ненависть, – озвучивает Монохром. Айдолу надлежит поведать общественности об объекте лютой неприязни. Имени мало, требуются подробности. Ван Чону предстоит объяснить, почему он ненавидит кого-то настолько сильно, что заговорит именно об этом человеке, и никаком другом.

По центру горы встаёт песочный арбитр.

Виньен, в её посадке лотоса, скукоживается в бутон.

Поза лидера группы, наоборот, открыта: ноги расставлены, он полулежит, крутит высокий стакан, но передумывает делать глоток, всматриваясь в разводы воды на стекле. Алекс как будто проводит кастинг у себя в голове: анализирует, отметает, затем развинчивает следующего кандидата. Встретившись глазами с виноватым взглядом Инсон, Ван Чон сжимает хайбол (на тыльной стороне ладони вздувается вена и белеют костяшки), и решает заговорить, обращаясь не к сборищу масок, а к своей девушке:

– Я ненавидел их всех… Каждому я въебал. К сожалению, воображая. Ещё… до этой ночи… я представлял, как их убиваю. Вон того, – кивает на Монохрома Александр, – я травил огненными кораллами, будто случайно задевая порошком спор капюшон мантии. Сама знаешь, яд в наше время можно достать любой. Но яд… этот метод… он такой… девчачий. Даже выбранный способ убийства, навязанный обстоятельствами, унижает меня. Сейчас я бы перемахнул через стол и раздробил бы челюсть тому, кто первым наткнётся на мой кулак. Меня останавливает их месть. Месть заденет тебя или других дорогих мне людей. Ненавижу быть связанным. От беспомощности я, то расстреливал их, всех, придумывая, какими разрывными это можно делать особо мучительно, то засыпал, представляя, как от каждого точного попадания по пластмассовому овалу личин фонтанирует гуща мозгов. Я топтался на их глазных яблоках, отрезал до корней языки, я кастрировал и вставлял кол в зубы каждому.