Цветущая Бездна - страница 3

Она медленно пошла, выбирая направление, которое подсказывало это новое, нежеланное чувство. Её разум лихорадочно работал. Если Омни-Флора разумна, и если она может общаться, то, возможно, именно это и было тем "сердцем Чумы", которое они искали? Местом, где концентрировалось её сознание?

Вокруг неё простирался мир, одновременно чуждый и манящий. Тропы, образованные переплетенными корнями, вели её всё дальше вглубь этого зелёного царства. Солнце пробивалось сквозь плотный навес из листьев лишь редкими, золотистыми лучами, создавая игру света и тени. Деревья, или то, что от них осталось, теперь были переплетены с лозами Чумы, их стволы покрывали слои биолюминесцентного мха.

Каждый шаг Эвелины отдавался в её сознании эхом. Это был не только шум Чумы, но и отзвуки её собственного горя. Вина за Лину давила на неё, как гигантский камень. Она должна была защитить её. Она должна была знать. Почему именно Лина? Почему она так легко приняла этот кошмар?

«Лина… она… она поняла», – прозвучало в её голове, и это снова был голос сестры, спокойный и полный нежности. «Она не боялась. Она увидела красоту, Эвелина. Потенциал».

Гнев и отчаяние смешались в душе Эвелины. Красоту? В этом монстре, который поглотил весь мир и её сестру? Что ж, если Лина нашла в этом красоту, то Эвелина найдёт истину. Она найдёт сердце Чумы и, возможно, способ её остановить. Или хотя бы понять, прежде чем она поглотит её саму.

Она шла, ведомая этим странным, двойственным ощущением – невыносимым ментальным шумом и лёгким притяжением к чему-то впереди. В глубине души она знала, что этот путь изменит её навсегда. И, возможно, именно в этом изменении заключалась её единственная надежда.

Глава 4: Расколотый пульс и зов из глубины

Дни после исчезновения Лины растянулись в бесконечное, зелёное марево. Каждый рассвет был лишь сменой оттенков в вечном сумраке под сенью Омни-Флоры, а каждый закат – погружением в биолюминесцентное свечение, которое казалось одновременно сказочным и невыносимо жутким. Эвелина двигалась вперёд, ведомая инстинктом выживания и странным, неизведанным потоком сознаний, что теперь постоянно струился сквозь её разум.

Голод был вязким, тупым, но его легко было игнорировать на фоне оглушительного, несмолкаемого хора, который Эвелина теперь воспринимала как часть себя. Она слышала обрывки воспоминаний – не своих, а чужих. Яркие вспышки, словно кадры старой плёнки, мелькали перед внутренним взором: детский смех на залитой солнцем лужайке, где трава была просто травой, а не хищным корневищем; отчаянный крик матери, потерявшей ребёнка в зелёном хаосе; нежный призыв влюблённых, их последние слова, растворившиеся в зелёной бездне. Эти голоса были повсюду, смешиваясь с низким, утробным гулом самой Чумы, её медленным, всеохватывающим дыханием, которое ощущалось как лёгкая вибрация в груди.

Иногда сквозь этот многоголосый фон пробивалась чистая, пронзительная мелодия Лины. «Иди, Лин… Ты справишься. Я с тобой». Эти звуки были единственной опорой, единственным знакомым в этом безумном, чужом мире. Они были напоминанием о её сестре, о той, кого она потеряла, и о той чудовищной вине, что разъедала её изнутри. Почему Лина? Почему не она, Эвелина, прагматик, скептик? Лина, которая так любила жизнь и красоту, теперь была частью этого кошмара.

Её дар был не только проклятием, но и инструментом. Сквозь ментальный шум Эвелина научилась улавливать волны опасности. Это были не слова, а ощущения: внезапный спазм в желудке, холодок по спине, лёгкое покалывание в кончиках пальцев. Так сигнализировали животные, пытающиеся избежать гигантских, извивающихся лоз Омни-Флоры, или импульсы агрессии, исходящие от скрытых в зелени хищников, чьи формы едва различимы были в полумраке. Она могла почувствовать места, где Чума была особенно сильна, где её пульс бился наиболее мощно, где корни были плотнее, а биолюминесценция ярче, и где, возможно, находилось то самое "сердце", которое они искали.