Отца эта тема тревожит. Когда Александр задаёт вопросы о заболевании деда, об их общем генетическом наследии, отец отвечает скупо, почти неохотно. "Есть вещи, которые нельзя контролировать," – говорит он. – "Но есть вещи, которые мы можем изменить."
Теперь Александр понимал значение этих слов. Отец, возможно, уже тогда осознавал свой риск и боялся передать его сыну. "Мнемос" был не только возможным лечением для пациентов с деменцией. Это была попытка изменить то, что считалось неизменным – сам базовый механизм работы мозга.*
Компьютер подал сигнал о завершении анализа данных. Александр повернулся к экрану, где появился результат моделирования.
"Прогнозируемая скорость прогрессирования: высокая. Предполагаемое время до полной функциональной зависимости: 12-18 месяцев. Предполагаемое время до необходимости искусственной вентиляции лёгких: 18-24 месяца."
Он смотрел на эти цифры с ледяным спокойствием. Что-то внутри него словно выключилось, заменив эмоциональную реакцию аналитическим принятием. Модель подтвердила его худшие опасения – у него была агрессивная форма заболевания, прогрессирующая быстрее средних показателей.
Годы исследований, знания, идеи, всё, над чем он работал – всё исчезнет, заперто в теле, которое превратится в непроницаемую тюрьму. Именно этот аспект казался самым невыносимым. Не физическая беспомощность, не зависимость от аппаратов, даже не неизбежная смерть. А постепенная потеря способности выражать мысли, взаимодействовать с миром, быть собой.
Александр закрыл программу и медленно поднялся из кресла. Двигаясь с осознанной осторожностью, поднялся в гостиную и налил себе стакан виски из бутылки, купленной месяц назад. Он редко пил, но сейчас спиртное казалось уместным – анестезия для разума, который слишком ясно осознавал свою временность.
Стакан был тяжелым в его руке. Виски обжигал горло, но не приносил ни тепла, ни забвения. В абсолютной тишине дома, полумраке наступающего вечера, он принял решение, которое, возможно, формировалось уже давно, с того момента, как первый тремор исказил почерк в лабораторном журнале.
Он не будет беспомощно ждать, пока болезнь отберёт всё, чем он является. Не будет смиренно принимать предписанные лекарства, которые, в лучшем случае, подарят несколько дополнительных месяцев той же самой, неумолимой деградации. Не станет обузой для Розы, превращая её из возлюбленной в сиделку.
Он будет бороться. Любой ценой.
Его взгляд переместился на фотографию родителей на каминной полке. В их глазах он видел теперь то, чего не замечал прежде – бремя знания, тяжесть решений, принятых из отчаяния. Они взломали фундаментальные механизмы памяти, пытаясь лечить деменцию. Что если их открытия могли быть применены иначе? Не просто восстанавливать разрушенные связи, но создавать новые, обходные пути для сигналов в повреждённой нервной системе?
Работа с микротрубочками, которую он вёл последние месяцы, квантовые эффекты в нейронных сетях… Всё это в сочетании с формулой «Мнемоса», возможно, содержало ключ. Не к лечению – надежда на полное исцеление была бы наивной. Но к трансформации – изменению способа работы его мозга прежде, чем болезнь отнимет последние функциональные нейроны.
Не имело значения, насколько рискованным был этот путь. Альтернатива – гарантированное страдание и деградация – казалась несравнимо хуже.
Роза. Её имя отдавалось в сознании как удар колокола. Что он скажет ей? Как объяснит свои действия, если эксперимент удастся? И как она переживёт его провал, если всё пойдёт не так?
