Читать онлайн Темирлан Муслимов - Цветущая вечность. Структура распада

Александр резким движением вонзил маленькую лопатку в горшок с почвой, поднес образец к глазам и медленно растер комок между пальцами. Текстура рассыпалась, оставляя на коже темный след и легкий запах минералов. В оранжерее университетского ботанического сада висел плотный, почти осязаемый аромат влажной земли и химических подкормок, создавая иллюзию изолированного от мира пространства.

"Странно, – подумал он, наблюдая, как чернозем крошится между пальцами, – эта почва такая живая. Совсем не похожа на ту тяжелую глину, которую две недели назад бросали на гробы моих родителей."

Он замер, машинально вытирая руки о лабораторное полотенце. И сразу отметил: ни учащенного сердцебиения, ни комка в горле, ничего. Как будто вспомнил о чужих похоронах, а не о своей семье.

"Почему я ничего не чувствую? – спросил он себя. – Где та самая скорбь, о которой все говорят? Почему вместо горя только холодное любопытство, словно наблюдаю за химической реакцией?"

Поверхность металлического стола была усыпана чернозёмом, словно фрагмент звёздного неба в негативе. Александр рассеянно провел по ней пальцем, чертя созвездие, не существующее ни на одной астрономической карте.

"Даже сейчас ваш сын занимается экспериментами? Яблоко от яблони…"

Шёпот был едва различим, но Александр обладал превосходным слухом. Голос доносился из-за высокой стеллажной конструкции с орхидеями – видимо, кто-то из других студентов, задержавшихся допоздна. Он замер, ожидая продолжения.

"Тише ты! Это же тот самый – сын Левиных. Тех, что разработали тот препарат…"

"А что там на самом деле произошло? В газетах писали расплывчато – 'трагическая ошибка в исследовании', 'непредвиденная реакция испытуемых'…"

"Ходят слухи, что препарат вызвал массовые галлюцинации у испытуемых. Группа добровольцев, кажется, десять человек? Половина покончила с собой, половина до сих пор в психиатрической больнице. А его родители…"

"Господи, какой кошмар…"

Александр стиснул зубы. Странно – физическая реакция есть, но эмоция не идентифицируется. Гнев? Стыд? Защитное отрицание? Он мог бы проанализировать ответ своего организма, если бы кто-то в этот момент провел МРТ его мозга.

Скрип резиновых подошв о плиточный пол. Звуки шагов удалялись. Шептавшиеся решили уйти, не продолжая осмотр вечерней оранжереи. Александр выдохнул.

"Шприц превращается… превращается… в кошмар наяву."

Мелкий осколок детского воспоминания – фокусник на его пятый день рождения, делающий трюк с букетом цветов, который появляется из пустого рукава. В памяти всплыло лицо матери – она улыбалась, но глаза оставались тревожными. Через неделю после этого праздника родители впервые принесли домой образцы нового препарата. Того самого, который семь лет спустя разрушит их репутацию, а ещё через девять лет – оборвет их жизни.

Александр бессознательно потер большим пальцем ладонь, словно стирая воображаемую грязь. За спиной раздалось тихое покашливание.

Он обернулся, готовый встретиться с очередным любопытным зевакой, но увидел молодую женщину – скорее девушку – в лабораторном халате, застегнутом до последней пуговицы, несмотря на влажную тропическую духоту оранжереи. Медно-рыжие волосы были собраны в небрежный пучок, несколько прядей выбились и прилипли к шее. В руках она держала глиняный горшок и пакетик с семенами.

– Прошу прощения, – её голос звучал глубже, чем можно было предположить по хрупкому телосложению. – Я не знала, что здесь кто-то есть.

Александр заметил, что она старательно смотрит ему в лицо, не опуская взгляд, словно приняла сознательное решение не показывать смущения или жалости. Интересная стратегия социального взаимодействия.

– Я уже собирался уходить, – солгал он. На самом деле он планировал остаться до закрытия, чтобы избежать возвращения в пустую квартиру, где эхо родительских голосов, казалось, застряло в стенах.

– Не нужно, – она поставила горшок на дальний край стола. – Мне просто нужно посадить это, и я уйду. Не хочу мешать.

Теперь, когда первое впечатление сгладилось, он заметил тёмные круги под её глазами, неестественную бледность лица и напряжённую линию плеч. Классические признаки недосыпания и хронического стресса. Его взгляд скользнул к её рукам – костяшки покраснели, словно от частого мытья, ногти коротко острижены.

– Ты на биологическом? – спросил он, наблюдая, как она методично наполняет горшок землей.

– Ботаника, второй курс, – она кивнула. Потом, словно решив, что ответ был слишком кратким, добавила: – Пишу работу о лекарственных растениях Средиземноморья. Это для личного проекта, впрочем.

– Что именно ты сажаешь?

– Лаванду, – она показала пакетик с мелкими семенами. – Lavandula angustifolia. Узколистная, самый распространённый вид. Используется…

– …от бессонницы, тревожности и панических атак, – закончил он.

Её пальцы на секунду замерли над горшком, но она быстро вернулась к работе.

– Ты с медицинского?

– Нейробиология, третий курс. Александр Левин.

Он намеренно назвал фамилию, наблюдая за реакцией. Её лицо дрогнуло, но она быстро вернула нейтральное выражение. Так и не подняв глаз от горшка, она произнесла:

– Роза Ветрова.

– Роза? Как…

– Да, как цветок, – она слабо улыбнулась. – А второй вопрос, который обычно следует: да, выбрала ботанику именно поэтому. Клише, но что поделать.

Она говорила легко, но её взгляд быстро скользнул к выходу, словно оценивая расстояние. Александр заметил, как её ладонь на мгновение сжалась в кулак, потом расслабилась. Она втянула воздух через нос – резко, словно подавляя зевок. Или попытку гипервентиляции?

– Я знаю, кто ты, – неожиданно сказала она. – Точнее, кто твои родители. Прочла статью о препарате «Мнемос-7» ещё до… того, что случилось потом. Основы были блестящими. Потенциальный прорыв в лечении деменции.

На этот раз его пальцы инстинктивно сжались. Не ожидал прямого упоминания. Она заметила его реакцию и вздохнула:

– Прости. Я не слишком хорошо читаю социальные сигналы. И говорю вещи, о которых лучше умолчать. Обычно после этого люди отходят от меня на безопасное расстояние.

– Так заведи себе табличку с предупреждением, – сказал он, и уголок его рта дрогнул в намёке на улыбку.

Она подняла на него взгляд – ясный, тёмно-зелёный, с золотистыми крапинками вокруг зрачка. Её глаза расширились от удивления.

– Ты шутишь? Про мою социальную неуклюжесть?

– Пытаюсь. Не слишком успешно, признаю.

Она отвернулась, но он успел заметить, как её губы изогнулись в сдержанной улыбке.

– Что ж, в таком случае я могу продолжить быть бестактной? – сказала она, разравнивая поверхность земли в горшке. – Тебе не обязательно отвечать, но мне любопытно: как ты справляешься? После всего…

Александр посмотрел на свои руки. Чёрная почва въелась под ногти. Отметка от кольца на правой руке – университетское, с символикой факультета, которое он снял на похоронах и так и не надел снова.

– А ты как справляешься? – вместо ответа спросил он.

Роза нахмурилась:

– С чем?

– С тем, что заставляет тебя принимать успокоительное. Я предполагаю, что лаванда – не единственное, что ты используешь против тревоги.

Её руки снова замерли. Взгляд метнулся к рукаву халата, словно она проверяла, не выглядывает ли что-то из кармана.

– У тебя расширенные зрачки, но сейчас здесь хорошее освещение, – продолжил он. – Ты постоянно проверяешь выходы. Держишь идеальную дистанцию, даже рукой не задеваешь мой край стола. И та реакция, когда я упомянул панические атаки… Что случилось с тобой, Роза-как-цветок?

– Слишком прямо? – спросил он после долгой паузы.

– Нет, – она покачала головой. – Просто… не ожидала. Обычно люди не замечают. Или делают вид, что не замечают, что ещё хуже.

Она посмотрела на него более внимательно, словно что-то оценивая.

– Автомобильная авария, – наконец сказала она. – Три года назад. Я была пассажиром. Водитель погиб на месте. Меня вырезали из искорёженного металла два часа.

Она произнесла это тем же тоном, каким ранее рассказывала о лаванде – методично, отстранённо. Лишь лёгкая дрожь в последних слогах выдавала усилие, которое потребовалось, чтобы сохранить эту отстранённость.

– С тех пор не сажусь в машину, – закончила она. – Даже в такси. Хожу пешком или на метро, где много людей вокруг. Но иногда накрывает и там. Поэтому… – она кивнула на горшок с землёй. – Личный проект.

– Лаванда помогает?

– Отчасти. Сам процесс больше, чем результат. Сажать, ухаживать, наблюдать рост. Заземляет.

Он кивнул, понимая двойной смысл этого слова.

– А ты? – спросила она снова. – Как справляешься?

– Также отстранённо, как и ты сейчас, – ответил он. – Только мне не нужно притворяться. Я действительно не чувствую… ничего. Анализирую, что произошло. Принимаю факт потери. Но эмоции словно заблокированы.

– Тебе поставили диагноз? – спросила она без обиняков. – Это похоже на диссоциативное расстройство.

– Предпочитаю не обращаться к психиатрам, – сухо ответил он. – Профессиональная деформация. Когда растёшь с родителями-нейрофармакологами, перестаёшь верить в стандартные методы лечения.

– Они экспериментировали на тебе? – спросила она, и её глаза расширились от ужаса. – Прости, это было…

– Нет, не экспериментировали, – перебил он. – По крайней мере, не в том смысле, который ты вкладываешь. Но я был рядом, видел результаты их работы. Знаю, как эти препараты действуют.

Он замялся, потом добавил:

– «Мнемос-7» был их шансом изменить мир. Лекарство от деменции, от Альцгеймера. Они верили, что смогут спасти миллионы людей от распада личности. Но сами не заметили, как перешли черту…

– Черту между восстановлением утраченных воспоминаний и созданием новых, – подхватила Роза. – Я читала теоретическую основу их работы. Они предполагали, что можно реконструировать нейронные связи, которые угасли. Но оказалось, что препарат формирует абсолютно новые связи?

– Они не просто восстанавливали повреждённые нейроны, – пробормотал Александр, не замечая, что перешёл на настоящее время, словно исследование всё ещё продолжалось. – Они пытались создать более эффективные синапсы – как квантовое улучшение, а не простая реставрация. Это должно было не только восстановить память, но и улучшить её, сделать сильнее, яснее, полнее…

Звук рассыпающихся семян прервал его. Роза, открывая пакетик, случайно просыпала часть содержимого на стол. Она чертыхнулась, начала собирать крошечные семена трясущимися пальцами.

– Я должна идти, – сказала она поспешно. – Уже поздно, а мне ещё готовиться к завтрашнему тесту.

– Давай помогу, – он протянул руку, чтобы собрать просыпанные семена, но она отодвинулась.

– Нет, я сама. Спасибо, что… – она замялась. – Что не смотришь на меня, как на сломанную игрушку.

– Взаимно, – отозвался он.

Она кивнула, закончила посадку и вытерла руки о халат. Прежде чем уйти, она бросила на него ещё один взгляд – оценивающий, но не осуждающий.

– До свидания, Александр Левин.

– До свидания, Роза-как-цветок.

Следующая встреча произошла через три дня, в большой лекционной аудитории на факультете нейробиологии. Профессор Вайнштейн – тучный мужчина с редеющими волосами и манерой говорить, словно каждое его слово записывает сам Гиппократ – вёл лекцию о функциональных нарушениях мозга. Александр сидел на последнем ряду, привычно наблюдая не столько за презентацией, сколько за реакциями других студентов.