– Нет, дед, ты не понимаешь! – внук шагнул к столу, протягивая руку к защитному куполу, под которым хранилась роза. – Я могу доказать! Нужно только…
– Стой! – дед дёрнулся вперёд, пытаясь остановить внука. В спешке его рука задела штатив, удерживающий колбу с раствором. Металлическая конструкция пошатнулась, колба начала падать. Дед инстинктивно подставил ладони, пытаясь её поймать. Но из-за неудачного угла колба ударилась о край стола и разбилась, осколки впились в подставленные руки вместе с раствором. По лаборатории разлилось странное голубоватое сияние.
Дед вдруг побледнел и медленно опустил взгляд на свою руку, словно не понимая, что произошло. Потом его лицо исказилось от боли, и он схватился за грудь.
– Критическое нарушение сердечного ритма, – голос Арка стал резким. – Фиксирую признаки острого инфаркта миокарда. Активирую протокол МОНАХ. Вызываю скорую помощь.
– Дед! – юноша подхватил оседающего старика, помогая ему опуститься на пол. Халат деда пропитался разлитым раствором, и теперь по белой ткани расползались странные светящиеся пятна. – Держись, пожалуйста! Что делать, Арк?
– Уложите профессора… – в механическом голосе Арка впервые за все время появились нотки растерянности. – Кардиогенный шок… Показатели критические…
Дед пытался что-то сказать, его губы шевелились, но вместо слов вырывалось только прерывистое дыхание. Окровавленная рука, испачканная светящимся раствором, слабо сжала ладонь внука, словно пытаясь передать что-то важное. В глазах деда мелькнуло узнавание, будто в этот последний момент он что-то понял, что-то увидел. Потом рука медленно разжалась и безвольно опустилась на залитый раствором пол.
– Остановка сердца, – в голосе Арка звучала безысходность. – Реанимация неэффективна. Время смерти…
Юноша застыл, держа безжизненную руку деда. В голове билась единственная мысль – всё это уже случилось, всё это происходит прямо сейчас, всё это еще произойдет. Его взгляд упал на стол, где под стеклянным куполом хранилась та самая роза – источник всего, начало и конец этой истории.
Медленно, словно во сне, он поднялся и подошел к столу. В тишине подвала было слышно только мерное гудение приборов и тихий шелест дождя наверху. Дрожащими руками он снял купол. Осторожно, будто совершая древний ритуал, он вложил розу в безжизненную руку деда, где поблескивали осколки стекла и странный светящийся раствор.
Вспышка.
– Дед, хватит тратить время на эти бесконечные эксперименты! Нужно двигаться вперёд, а не…
Слова внука повисли в воздухе незаконченной фразой, острой, как осколок разбитой колбы. Профессор смотрел на него с тем особенным выражением, которое люди часто принимали за смирение. На самом деле это был взгляд человека, видящего намного дальше сиюминутного конфликта – туда, где настоящее и прошлое сплетались в единый узор.
– Ты прав, Миша, – он мягко улыбнулся, чувствуя, как внутри что-то обрывается. – Но мне нужны кое-какие детали для модификации установки анализа клеточных структур. Принесёшь?
Когда шаги внука стихли на лестнице, профессор медленно опустился в потёртое кресло, стоявшее у рабочего стола. Его взгляд невольно притянула фотография на стене – женщина в платье цвета летнего неба среди цветущих роз. Роза Михайловна… Он до сих пор помнил тот день, словно это было вчера.
«Возьми,» – сказала она тогда, срезая самый красивый цветок. – «Твоей лаборатории не хватает жизни. Пусть хотя бы недолго, но там будет что-то по-настоящему прекрасное. Смотри, какой чудесный оттенок… Жаль, что такая красота недолговечна.»
