Местный житель. Рыбак. Под сорок. Чем-то напоминал Александра Невского или артиста Олялина. Лицо, обветренное Туруханскими ветрами, сильно морщинистое, несколько шрамов на лице, один из которых проходил через правую пустую глазницу. Взгляд насмешливый, уверенно браконьерский. Он отдал нам свою старую, побывавшую в штормах и битвах деревянную лодку с мотором, наглухо прикрученным сквозными болтами к шпангоутам в задней третьей части. У мотора заводная ручка как у мотоцикла «Урал», ось проходит через залатанное днище и заканчивается ржавым, посеченным перекатными камнями двухлопастным винтом.
Игорь знал про рыбалку все. Знал про каждую речушку, про каждый ручеек, про каждую заводь, мель, косу. Знал каждую сушину на горизонте, против которой кошкой надо было найти и поднять километровые стерляжьи сети. До мозга костей браконьер, он никогда не имел и никогда не пользовался самодуром19. Это жестокая, безжалостная снасть, уродующая, унижающая драгоценную добычу. Где-нибудь ниже опишу ее подробней.
Добавлю еще то, что он знал, когда, куда, зачем, к кому приедут рыб инспектора. Относился к ним с уважением и пониманием. То же получал взамен.
В первый же день знакомства он пригласил всю нашу пушистую компанию на обед. Обед: миска малосольного тугуна, стерляжья уха – на первое, жареная в собственном соку, со сбитыми плащами осетрина – на второе. Чай – крепко заваренный, индийский со слоном, второй сорт – знающие оценят. К чаю пирог с рыбой (не плотвой, конечно). Богат был тогда еще Енисей-Батюшка.
Жена его приятная женщина, добрая и приветливая. Работала учительницей в местной школе. Двое ребятишек-девочка и мальчик. Его дом, рубленый «в лапу» из кондовой 35-ти сантиметровой лиственницы, стоял на самом высоком месте, на обрыве, ближе всех к Енисею. В тот год Енисей поднялся на двадцать семь с половиной метров и плескался белой пеной о завалинку. В проеме стянутой клиньями двери натянута чистенькая марлевая занавеска – комары, однако. Две собаки местной породы. Вот и все хозяйство.
Как-то, подойдя к палаткам, увидел нечто.
Под жарким солнцем второй половины дня на приенисейских, вылизанных водой валунах, в разных позах возлежали мои поднадзорные. Все бы ничего, да были они почти голые, в одних сатиновых, выцветших трусах. Лежали кто на животе, кто на спине, кто на том и на другом сразу и опять, все бы ничего, но белая, с плотницким загаром кожа была покрыта толстым, кровавым, шевелящимся комариным месивом. Все спали здоровым сном крепко выпивших представителей гомо сапиенс. Ну что поделаешь? Сорвались. (Плотницкий загар это не загоревший отпечаток от майки-алкоголички).
Перебесились. Изготовили удочки. Стали ловить рыбу – чебак брал как сумасшедший. Варили уху, вечерами посещали культурную программу северного поселка: ходили в кино, на «танцы». В общем тусовались, доедали последние деньги и ждали приезда отставших участников экспедиции. Игорь положил на меня глаз и посадил за двадцать пятый бескапотный «Вихрь», прикрученный к разбитому транцу заглаженной «Казанки» первого выпуска (без булей).
