Так что насчет интеллекта Лионель можно было не гадать – сто двадцать, плюс-минус. Но вот сеть ей не поставили, еще раз подчеркнув отверженность и ненужность в мире аграфов. Впрочем, сама девушка об этом даже не подозревала. Она создала для себя собственный мирок, достаточно примитивный, и никого туда не пускала. Точнее, не хотела пускать. Как будто кто-то спросил бы ее, если бы пожелал вторгнуться. Не было таких? Нашелся! Собственный брат, не видевший младшую сестру практически с самого рождения.
Он наткнулся на нее в парке, где Лия сидела на привычном, стертом до блеска пеньке. Она чуть слышно мурлыкала мелодию, которую сама же и сочинила, и бездумно провожала взглядом облака, несущиеся по высокому небу. На тень, упавшую на нее сзади, она отреагировала слишком поздно. Лионель вскочила как раз, чтобы попасть в сильные и жесткие руки Армонвилля – так звали брата. Последний такт мелодии покинул ее уста, и больше ни одного звука не прозвучало из них. Все то время, пока Армонвилль вертел ее как куклу, выворачивая из скромных девичьих одежд; пока аккуратно снимал собственное одеяние, и, наконец, пока он громко пыхтел на ней, одаривая одной лишь болью.
– Ну, скажи ты хоть что-нибудь, наконец! – почти закричал он ей в лицо, облегчившись в первый раз, – закричи, выругайся, или зареви!…
Тридцатипятилетний парень, младший офицер Флота Галантэ словно был испуган. Не собственным поступком, а… Он резко дернул Лионель за подбородок, заставляя ее глянуть прямо в его глаза, и тут же пожалел об этом. Но поздно! Девичьи очи не отпустили его; больше того – теперь уже Лия проявляла инициативу. Она легко вытянула руки из захвата, протянула их вдоль тела насильника, и ухватилась ими за уши. Теплые, длинные, чуть мохнатые уши, которыми Армонвилль, как каждый уважающий себя аграф, законно гордился. А взгляд девушки не опускал его. Напротив, он звал, он тянул в себя саму суть офицера. И аграф закричал – громко, отчаянно… в последний раз в жизни.
Лионель, напротив, ощущала себя счастливой, как никогда прежде. Счастливой и всемогущей. Сила, прежде неподвластная ей, буквально рвалась из некрупного тела наружу. Так, что юная аграфка сама не поняла – эта ли сила, или ее собственные, совсем не развитые мускулы отбросили безвольное тело брата в сторону. А в следующий миг левый бок обожгло острой, тоже никогда не испытываемой болью. Удар остроносого ботфорта отца – именно в этот момент глава клана оказался на полянке, где стремительно разворачивалось действо – подбросил девичье тело в воздух не меньше, чем на полметра. Ну, и сломал при этом пару ребер. Но эта боль была сейчас для Лии неземным блаженством. Она упивалась ею, громко шепча:
– Еще, еще! ЕЩЕ!
– Еще, – говоришь?! – искаженной гримасой ярости лицо графа ди Контэ стало совсем жутким.
Он на мгновение замер. Лионель, раскинувшая на траве руки и ноги подобно диковинному цветку, не обратила на эту паузу никакого внимания. Она знала, что такое дроид; слышала не раз о нейросетях. Но о том, что вот так, не разомкнув уст, можно вызвать страхолюдную железяку, и отдать ей приказ… Для девушки, образованием которой не занимался никто и никогда, это было сверх понимания. Между тем слуга-дроид, появившийся из-за деревьев, бережно подхватил тело юного аграфа, и помчался прочь. А именно – к ближайшей медицинской капсуле, которая, как вполне обоснованно предполагал разгневанный отец, должна была вернуть его к жизни. Ведь смерть его наступила буквально на глазах Главы, и прошло с того страшного мгновения не больше трех минут. Для медкапсулы восьмого, предпоследнего для королевства поколения, был пятикратный резерв времени.
