Дама и лев - страница 36

– Рассудок редко даёт советы, дитя моё, – сказал аббат. Он неожиданно появился в дверях церкви и уже устало хромал по направлению к ним. – Он всего лишь указывает нам пути и чертит карты. Неблагодарная задача человека – решить, по которым путям идти и вступать ли на запретные.

Аэлис обернулась и бросила изучающий взгляд на аббата, фигура которого ясно очерчивалась на фоне освещённой церковной двери. Не смотря на хромоту и слабость, казалось, что душа его пребывает в полной гармонии с тихим журчанием фонтана посреди внутреннего двора, и смуглый цвет его лица сливался с цветом каменных стен. Этот человек, без сомнения, вдохнул жизнь в монастырь; она никогда не смогла бы сделать столько, ни для Бога, ни для людей. Ей всего лишь хотелось самой выбирать свой путь, и, найдя его, возможно, так же беззаветно посвятить ему жизнь, как аббат – своему ордену. Или просто продолжать жить и искать. Она не могла отделаться от воспоминания об отце и от ощущения, что ей обязательно надо оказаться рядом с ним. Убеждённость, что её дочерний долг – следовать за отцом, придавала ей сил.

– Аббат Гюг, – сказал Рауль с облегчением, – мы вас искали.

– Вы, Рауль, возможно и искали меня, – ответил аббат добродушно, – но Аэлис из Сент-Нуара искала ворота.

– Это правда. Поймите: мой долг – быть с отцом, – ответила девушка.

– Нет, ваш долг перед самой собой оставаться живой и здоровой. И это ваш долг не только перед собой, но и перед теми, кто сражался за вашу жизнь, и один из них – ваш отец, – возразил аббат с внезапной твёрдостью в голосе. Он смягчил тон и добавил: – Ждите, пока прибудет вестник из Сент-Нуара. Прошёл уже целый день с тех пор, как мы разделились. Через несколько часов мы узнаем, стоит ли отправляться в путь…

– Узнаем, умер мой отец или нет, – взорвалась Аэлис. – Как бы то ни было, Озэр и его гвардия защитят Сент-Нуар, и там, рядом с ними, моё место. Ни одни стены не защитят меня так надёжно, как стены моего дома.

– Ах, да вы ещё под впечатлением прошлой ночи, когда всё решали звон мечей и кровь, оросившая землю, – вздохнул аббат. – Жизнь, к счастью, этим не ограничивается.

– Что вы имеете в виду? – спросила Аэлис.

– Пойдём в мои покои, дочь моя. Ваши кости моложе моих, мне надо сесть. Рауль, оставьте нас, – приказал аббат.

Существование отдельных покоев аббата свидетельствовало о том, что не вся жизнь цистерцианцев сводилась к аскезе и затворничеству, особенно, с тех пор, как труд мирских братьев превратил орден белых монахов в один из самых богатых и могущественных во Французском королевстве. Однако по-прежнему колонны внутренних дворов цистерцианских монастырей возводились прямыми и лишёнными всяческих украшений, а нефы их церквей заливал ровный прозрачный свет, не проходящий сквозь тысячи разноцветных стёклышек. Единственное место, где пробивались робкие признаки процветания, были покои, в которые вошли Аэлис и аббат, его официальная резиденция, где он принимал гостей наивысшего ранга, не привыкших к суровой монастырской дисциплине. Здесь, в скромной кладовой у аббата было достаточно вина и пищи, чтобы подкрепить силы усталого епископа или графа. Он даже мог предложить им посидеть у камина, а не у общей жаровни и поставить перед ними пюпитр, на котором они могли бы писать свои послания и приказы. Пока аббат наливал разбавленное водой вино в два деревянных бокала, Аэлис с любопытством осматривала комнату; в углу, в шкафу, укрытые хлопчатобумажным холстом, лежали книги, и было их столько, сколько она ни разу в жизни не видела. Корешки из тёмной кожи, казалось, скрывают все тайны мироздания.