Дамский преферанс - страница 24

– Дарья Сергеевна, не надо паясничать, увиливать и делать вид, что вы не понимаете! Чётное число ваших браков не делает чести вам и, что гораздо важнее, не добавляет чести университету!

– Чётное? – тут я уже без всякой иронии «охреневаю». – О, насчёт университета, Сан Саныч, вы можете быть совершенно спокойным. Он свою честь отстоит с честью! Более того, могу вас абсолютно успокоить: наша с вами частная жизнь вряд ли может университет заинтересовать, ему своих забот хватает! Что же касается чётного или нечётного числа моих браков, то это в цифрах такая мелочь: плюс-минус два-три – туда-сюда! А вы, значит, лично нечётное количество браков предпочитаете?

– Разумеется, нечётное, Дарья Сергеевна, – без промедления хватает мою наживку Толкунов, имея в виду цифру один.

– Жаль. Что ж, придётся мне вступить в пятый брак, нечётный, чтобы вам потрафить, а ведь, видит Бог, я этого не хотела. Но из глубокого уважения к вам лично вступлю!

Я с нескрываемым удовольствием наблюдаю, как взбешён Толкунов, как перекашивается его жёлчное лицо, наливаются кровью бесцветные глаза, взвивается рука, готовая ударить меня наотмашь, и срывается до хрипоты голос:

– Дрянь, старая распутная дрянь!

И вдруг он осекается на полуслове, рука повисает безжизненной плетью. Из-за его спины Федя Проскуряков насмешливо произносит:

– Вас спасать, Дарья Сергеевна?

И мы оба безудержно хохочем вслед тощей фигуре, с прискоком удаляющейся по длинному мрачному коридору.

Ренат появляется ровно в двенадцать.

– По тебе, Ренат, хоть часы проверяй, ты случайно не на метле?

– Нет, метла – это женская привилегия, тебе ли, Дашута, не знать?

Мы всегда беззлобно поддеваем друг друга – верный признак настоящей любви.

Как странно судьба тасует колоду, определяя знакомства, встречи, симпатии-антипатии, протягивая ненавязчивой рукой тонкие нити привязанностей? Удивительно, что самыми крепкими и надёжными иногда оказываются совсем не обязательные отношения. Вот как у нас с Ренатом. Нас разделяет так много – возраст, пол, круг профессиональных интересов, друзей, привычек, но роднит нас гораздо больше. Каждая наша встреча, говоря высокопарным языком, которым ловко орудует Ренат, подшучивая надо мной при наших встречах – это истинный гимн душевного единения. Такая ничтожная субстанция, которую ни увидеть, ни потрогать, а связывает намертво.

– Повезу тебя сегодня, Дашута, в «Редисон», – он распахивает передо мной дверцу. – Там пусто. А у меня к тебе долгий, тихий разговор.

– На тыщу долларов? – интересуясь я по инерции.

– Нет, Даша, на тыщу лет оставшейся мне жизни, – отвечает он серьёзно.

Едем, пикируясь обычным манером. Ренат, как всегда, улыбчив, ироничен, собран и спокоен, но мне уже ясно: у него что-то стряслось.

До десерта пустой трёп в несколько помпезной атмосфере обеденного зала. Нет, Ренат, при всех твоих достоинствах ты всё-таки сноб. Когда ты снисходишь до более демократичных мест, наше душевное единение веселее и ощутимее. Белоснежные до боли в глазах скатерти напрягают? А может, летают здесь в воздухе флюиды обстоятельной уверенности, исходящие от этих одиноких фигур за дальними столиками, уничтожающих остатки жизни в богатом искусственном пространстве? Или затесались между нами ещё какие, едва ощутимые неудобства, но до разговора «на всю тыщу оставшихся лет» дело никак не доходит.

По поводу каждого из блюд, над созданием которых трудятся волшебники, назвать их поварами язык не повернётся, Ренат шутит и при этом заливисто смеётся: бездумно спускаю, мол, тёткино состояние на эксперименты этих бездельников надо мной. К своему нежданно-негаданно свалившемуся богатству он относится с философским скептицизмом и истинной грустью. Любил Ренат свою тётку, так неожиданно оставившую его теперь уже полным сиротой.