Дамский преферанс - страница 26



В него невозможно не влюбиться. Скольких царственных, утончённых дам привозил он в наши с Павлом дачные «хоромы»? Калейдоскоп нарядов и украшений проплыл перед нашими глазами. Каждую новую претендентку «на руку и сердце» он считал своим долгом представить родственникам, как бы демонстрируя не столько их самих, сколько свою неординарную состоятельность: «вот, любуйтесь, это моя новая прекрасная дама, а следующая будет еще краше». Сноб, глупый маленький мальчик! Мы с Пашей посмеивались над ним и легко прощали эту его, пожалуй, единственную слабость.

– У тебя на это нет права, – ответил он, не улыбнувшись, – и не будет, как не будет и повода… никогда.

Ренат был немного бледен, или это мне только казалось в приглушённом свете шикарного холла. Вот поди ж ты, знай, с какой колокольни пустит очередную стрелу этот беспутный, негодный мальчишка Амур?

И я рассказываю ему о Маше, её двух мамах, папе – рыцаре без страха и упрёка, влюбившемся сначала во вздорную шалаву – пробный брак далеко не всегда бывает удачным (мне ли этого не знать?), а потом, слава богам, нашедшем чудесную молодую женщину, душа которой точно совпала не только с его собственной исстрадавшейся душой, но и с Машиной. Я рассказываю ему всё, что когда-то открыла мне доверительно первокурсница Маша, сидя в моей гостиной за чашкой чая, к которой не притронулась за весь долгий вечер. Доверив мне так много, она не взяла с меня слова хранить сказанное в тайне, но это предполагалась по умолчанию, а я сегодня преступно тайну нарушила. Почему? Наверное, седьмое чувство подсказало, что именно этот рассказ был важен сейчас Ренату. Он важен им обоим.

Я полезла в свою бездонную, как всякая женская, сумку, извлекла оттуда свёрнутый вчетверо лист, оставленный мне Машей после дипломной консультации две недели назад, и тихо-тихо прочла Ренату:

«Из оконца слюдяного, небывало-неземного
свет ночной свечи.
У оконца слюдяного окоёмом золотого
лунные лучи.
Отрешившись от дороги, остановит путник дроги:
ты, свеча, гори.
Он дождётся недотроги в перламутре – легконогой
утренней зари.
А когда в оконце ало, чуть лениво, чуть устало
хлынет яркий свет
Через щели до подвала, он начнёт всю жизнь сначала
в перепутье лет.
На обочине дороги без него застынут дроги,
потеряют путь.
Дань достанется не многим, суд не будет слишком строгим.
Разве в этом и суть?
Перебелит путник мелом прежней жизни опыт серый,
перебелит мрак.
И в своём порыве смелом, разменяет он на дело
ломаный пятак.
У оконца слюдяного нет ни доброго, ни злого.
Вертится Земля.
Остаётся от былого в медь впечатанное слово
в отблесках огня».

Ренат молчит. Потом протягивает руку, встряхивает лист, попытавшийся свернуться по моим безжалостным сгибам, молча обегает глазами строки.

– Маша?

Я утвердительно киваю. Правильно ли я поступаю на этот раз? Или, как обычно, глупость моя неизбывна?

– Мистика. Сюрреализм. «…Перебелит путник мелом прежней жизни опыт серый, перебелит мрак… – читает Ренат вслух. – …Остаётся от былого в медь впечатанное слово в отблесках огня». Жёсткая девочка, не ожидал. Рад… Спасибо, Дашка! – и уже весело, с прежней своей иронией, старясь разрушить мой недоверчивый взгляд, откидывается на запрокинутые за голову ладони и беспечно изрекает: – Плечо друга бесценно! Я счастлив! Даша, ты не поверишь, минуту назад ты сделала меня счастливым!

– Ренат, она очень непростая девочка, будь к ней внимателен, не поломай.