Вскоре к мистеру Обри присоединились другие мужи, знаменитые своей ученостью. Мистер Милдрет, добрый и застенчивый джентльмен, словно присыпанный пылью, изучал насекомых, каковых в его коробке было ровно двести тридцать семь мертвых особей. Мистер Шепрет вычислил дату основания Лондона. Подобно дате рождения, число это позволило ему составить гороскоп города, и теперь мистер Шепрет знал его будущее. Доктор Фокстон неопровержимо доказал, что корнуольцы суть разновидность рыб. Борода доктора Фокстона вилась естественным образом, что, как известно, есть свидетельство мудрости.
Всю зиму просвещенные беседы ученых мужей изрядно развлекали сэра Джона. К несчастью, недуг, терзавший его, имел одну особенность. Все, что поначалу внушало сэру Джону особое удовольствие, впоследствии вызывало у него сильнейшее отвращение. К весне он называл ученых джентльменов не иначе как бесчестными и ненасытными мошенниками, а также неблагодарными пьяницами. Сэр Джон жаловался, что ученые мужи его объедают и манкируют своими занятиями, а за обеденным столом взирал на бедных ученых джентльменов так грозно, что те начисто утратили аппетит. Бедняги скромно жевали свои горбушки и пребывали в самом унылом расположении духа. Миновало лето, и неотвратимо приблизилась годовщина нашей свадьбы. Как ни пыталась я выкинуть из головы мысли о предстоящем испытании, но только о нем и думала.
В тот день мы с моими учеными друзьями сидели под громадным буком, что рос у дверей Пайперс-Холла.
Мистер Милдрет вздохнул:
– Джентльмены, мы оказались плохими лекарями. Нам не удалось развеять печаль бедного сэра Джона.
– Истинно так, – согласился мистер Шепрет, – однако мы преуспели в другом. Леди Соурестон (он имел в виду меня) заметно повеселела, слушая наши ученые разговоры.
– В том нет нашей заслуги, – отвечал мистер Обри, – ибо Миранда всегда весела.
– Мистер Обри… – начала я.
– Слушаю, Миранда.
– Как странно, мистер Обри. Всю жизнь я провела у Гиблого холма, но мне так и не довелось увидеть никого из Чудного народца.
– Чудного народца? – удивился мистер Обри. – О ком ты толкуешь, дитя?
– Они живут на Гиблом холме. Или под холмом, точно не знаю. Пребольно щиплют бедную молочницу, метут пол, выпивают сливки и оставляют в башмаках серебряные пенни. Надев белый колпак и оседлав пук соломы с криком: «Лошадка и охапка!»{8} – летят в винные подвалы французского короля. Там пьют вино из серебряных кубков, а затем ищут повешенных злодеев, коих спасают, ежели им придет такая блажь.
– Ах вот оно что! – воскликнул доктор Фокстон. – Миранда толкует об эльфах.
– Именно так, – отвечала я. – О Чудном народце. Доктор Куинси уверял меня, будто в Англии они почти перевелись. Самой мне их видеть не доводилось, но старики из тех, что заслуживают доверия, наблюдали, как обитатели Гиблого холма, горестно понурясь, выезжают в широкий мир на косматых пони, как ныряют в мрачные подземные дыры или исчезают средь теней меж дерев. Вот я и подумала, что нет для ученого мужа достойней цели, чем разузнать правду о Чудном народце, как нет в целом свете места, более подходящего для этой цели, чем Пайперс-Холл под Гиблым холмом, ибо там они обитают. Мистер Обри, известны ли вам заклинания, вызывающие эльфов?
– И не одно! – отвечал мистер Обри. – Мистер Ашмол{9} (антиквар выдающийся, собравший в Оксфорде коллекцию древностей) записал несколько.
