— Разве это не так?
— Нет, — твердо ответил Чернышев.
— Но Дуня сказала, что я очень похожа на Лидию Ивановну, и портрет я видела.
— Глупости! — буркнул он и отвернулся от нее, понукая лошадь. — Вы совершенно не похожи на нее.
— Похожа, иначе бы вы не чувствовали того влечения ко мне, которое ощущаете сейчас.
— Не похожи, я вам говорю! — возмутился Сергей, и девушка впервые за время знакомства услышала, как он повысил голос. Видимо, она действительно задела его своими словами. — И что вы все заладили, не пойму. Не похожи вы, Наденька, на Лидию ни капли. Даже внешне!
— Правда?
— Да. Лидия бы в жизни не стала на меня так долго и призывно смотреть, как вы теперь. Она бы вмиг опустила глаза в пол. Да и не целовала она меня в ответ, только губы подставляла. И то в темноте, словно боялась чего! Вы совсем другая, а в галерее поутру так прижались ко мне, что я чувствовал, как бьется ваше сердце. Вы не смущаетесь от моих взоров и так открыты, это я чувствую, как мне хочется… — он вновь замялся и закрыл рот, осознавая, что не стоит говорить об этом теперь в коляске на улице, где их могли услышать посторонние.
Тут же как-то по-мальчишески смутившись, граф вновь отвернулся к лошади.
— Спасибо, — промямлила Надя глухо, смотря на свои задрожавшие руки. — Лидия была скромница, а я, по-вашему, блудница.
— Я разве так сказал? — выпалил он, стремительно оборачиваясь к ней.
— Нет, но мне кажется, что вы относитесь ко мне именно так.
— Что за вздор?! Вы совсем не поняли, о чем я вам сказал! — возмутился он гневно.
— Наверное, — вздохнула она.
Еще ни один мужчина так не действовал на нее и не говорил подобных слов. Отчего-то в этот миг ей казалось, что она знает его уже много лет и всегда знала. Как будто он был ей до такой степени родным, что его взоры и действия закономерны по отношению к ней. А она только и жаждала быть как можно ближе к нему, и это даже не интимное влечение, а нечто другое — ей хотелось, чтобы он находился рядом, хотелось просто ощущать его присутствие.
Они замолчали, и лишь спустя время, когда выехали на прямую дорогу, ведущую к усадьбе, Чернышев бросил на нее взгляд, в котором было уже спокойствие и ласка.
— Простите меня, я погорячился.
— Я и не в обиде, — улыбнулась ему Надя.
— В вас есть что-то невозможно привлекательное, такое, отчего меня тянет к вам словно магнитом, и я не могу сдержаться. Вы как будто всегда были рядом, вы словно родная мне.
— И мне так кажется, — кивнула она, вновь поразившись, похоже, он читал ее мысли.
— Хотите знать, что я о вас думаю? — спросил он вдруг.
— Э… — она замялась, окончательно опешив. — Ну, говорите…
— Вы совершенно непосредственны и дивны, говорите, что думаете, смотрите открыто, а главное, не смущаетесь от каждого моего взора. Вы порывисты, и ваш нрав очень импонирует мне своей резвостью и какой-то детской бесшабашностью. В вас нет жеманства и ложной скромности, вы не зажаты и ведете себя естественно. И мне это невероятно нравится.
— Еще никто так лестно не оценивал меня, Сергей Михайлович.
— К тому же, Надежда Дмитриевна, у вас несравненные теплые ореховые глаза, которые вовсе не похожи на холодноватые серые глаза моей покойной жены, — продолжал он, в возбуждении сверкая на нее своими голубыми очами и ласково улыбаясь.
— Я рада, что вы нашли столько отличий.
— Я и не искал. Вы другая, лишь вначале мне показалось, что вы похожи. Но это не так. Я могу продолжать?
