…Так случается, когда обрушивается на человека беда нежданная, негаданная, непоправимая. И он далеко не сразу чувствует в полной мере, что же случилось, как переменилась его жизнь. Вроде бы, в полном разуме человек: говорит, ходит, делает всё, что нужно и как положено. И даже думает, что всё понимает. Но, в самом деле, живёт, будто на автопилоте. И видит, и слышит, и понимает, но сознание и чувства принимают лишь половину от полной меры. Проходит месяц, другой, а то и через год навалится тоска невыносимая, душу точить станет, и жизнь сделается не мила… Тогда выходит человек из воли разума и такое в нём происходить начинает, что впору диву даваться – будто что-то там внутри сломалось, отчего всё вразнос идёт: и жизнь, и поступки, и чувства, и даже тело само по странному вести себя начинает.
Кирилл не помнил, как на улице оказался. Вот где главная-то боль ждала… такая, что будто угли из печи прям на живое сердце сыпанули. Пекло, жалило. Сначала больше всего обида пекла – что же она так? не спросив, не выслушав? как могла поверить любому, но не ему?
И вот этот вопрос «как могла?» встал, как кусок поперёк горла, не промелькнул в сумятице прочих. Ведь будто не Даша с ним говорила. Девчушка стеснительная, скромница, такие слова никогда не сказала бы. Да ещё вот так… да при матери… Что случилось с ней? И когда? А когда, как ни в тот короткий промежуток, как с автобуса домой шла и пропала куда-то! Елецкие! Ах же мразь! У Кирилла аж в глазах потемнело. Как смели к Даше руки свои поганые протянуть, рты поганые пораскрывать?!
И уже не стало обиды в помине. Только боль, боль… Что же они с нею сделали, так чтоб переменилась? Первый порыв был – к ним, ответа потребовать, заставить в клевете сознаться. Вторая мысль остановила. Как заставить? Кричать и кулаком в грудь себя стучать? По их головам стучать? Всё решил бы простой анализ. Да ведь не пойдёт Алка на этот анализ. И его сила против них ничто. У них своя сила. Требовать, кричать – так Галина милицию натравит. Доказывать там свою правоту? Посмеются только. Ведь нет никакого обвинения, только слова, которые к бумажке не прилепишь. Всё не то, не то. Не видел Кирилл, что может он противопоставить сейчас их лжи. Будто в болоте вяз – опереться не на что. Единственное, что опорой стать могло – вера близких людей, вера его слову. Но Елецкие выбили и эту опору. Мать с бабкой будто и хотели бы верить, да страху прокурорша на обоих нагнала, и, видать, так себя держала, что вопреки вере невольные сомнения душу скребли. А какая уж вера с сомнениями напополам? Даша… ох, Даша-Дашуня… что сделали они, если ты будто наизнанку вывернутая? Вот за это виноват перед ней, из-за него всё… из-за него… виноват без вины.
Кирилл мучился тем, что ничего не может предпринять вот сейчас, немедленно… Корил себя, что не спросил у Натальи, когда будет готов анализ крови. Хотя, конечно, не раньше этих бесконечных праздничных дней, будь они неладны!
Не знал ещё Кирилл, что не будет никакого анализа. Галина Георгиевна и тут промаху не дала. Знала – единственное, что не могла она уничтожить, как бутылку и стакан – след в крови, это осталось у Кирилла. Значит, следует позаботиться, чтоб изъять и последнее, единственное доказательство. Поэтому так расстаралась, что в середине недели Наталья сказала, краснея и пряча глаза:
– Кирилл, делай со мной что хочешь… нету анализа.
