Дава в заснеженных горах - страница 8

– Что это с ним? Горная болезнь? – спросил тибетец.

– У собак горной болезни не бывает, его в автобусе укачало. Ты посмотри, какой нос мокрый – знак того, что собаку укачало.

– Если у собаки мокрый нос, это значит, что она здорова, ясно тебе? – возразил низкорослый солдат. – Взгляни на наших: Ламу, Найя и Сэнгэ – у всех носы мокрые.

– Но когда он слишком мокрый, это из-за качки, – настаивал братишка Хуан. – Смотрите на него, даже пузыри носом пускает. Ясно, что ему плохо.

Они все спорили обо мне, а я никак не мог сказать, что думаю сам. Я был согласен с братишкой Хуаном: меня укачало. Ведь я никогда не ездил на автобусе, да еще и так долго, да еще и по серпантину. Мне плохо и опять тошнит, надо держаться.

Тут снаружи раздался пронзительный свист, и старина Сун громко объявил:

– Общий сбор! Братишка Хуан, оставайся здесь и приберись. Остальные – на улицу!

Послышались торопливые шаги, и через мгновение в комнате стихло.

Вот так я и попал на заставу Годунла, так и стал Давой в заснеженных горах.

К сожалению, мое появление обернулось для всех большими хлопотами. От качки в автобусе и горного холода я заболел. Несколько дней я не просто не выходил из дома, но даже не вылезал из конуры. Я лежал в гнездышке, которое смастерил для меня братишка Хуан: в картонную коробку из-под минеральной воды он постелил толстый холщовый мешок. Я лежал внутри и чувствовал себя в безопасности.

Братишка Хуан приходил ко мне каждый день, как только появлялась свободная минутка, и давал мне лекарство. Оно было невкусное – братишка Хуан поил меня, зажимая мне нос. «Недостаток кислорода, – говорил он, – укрепляет иммунитет». Но чаще всего он, конечно, заваривал мне ароматное растворимое молоко. Очень вкусный напиток из его личных запасов.

Другие солдаты тоже время от времени заходили навестить меня и угощали остатками колбасы. Потом появился человек, которого все называли «взводный», и от него тоже пахло собаками. Все относились ко мне хорошо, и я понемногу успокоился.

Вскоре я узнал имя тибетца – его звали Лобу Цыжэнь. Он был близким другом братишки Хуана. Еще я узнал имя низкорослого солдата – его звали Чжоу Цзюньцзе. Низкорослому солдату нравилось издеваться надо мной, он дергал меня за хвост или зажимал морду, и я, завидев его, спешил скрыться. Я научился различать командиров первого и второго отделения, хотя одеты они были совершенно одинаково.

Но больше всех я любил братишку Хуана.

Братишка Хуан не был красавцем. Ростом пониже взводного, он не мог похвастаться ни выдающимся носом, каку командира первого отделения, ни большими глазами, как у старины Суна, но когда он улыбался – не то что старина Сун, который всегда ходил с мрачным лицом, – его прищуренные веки походили на два бобовых стручка, а говорил он на чунцинском диалекте. Но главное – именно он и принес меня на заставу.

Окруженный заботой братишки Хуана, я быстро поправился. Однажды утром я проснулся и почувствовал прилив сил – от недомогания не осталось и следа. Когда на улице раздался пронзительный свист, я выполз из своей конуры, шлепнулся оземь, но тут же вскочил и выбежал из комнаты вместе с солдатами.

Этот звук был мне отлично знаком. Каждое утро, еще до рассвета, он раздавался снаружи, и все до единого солдаты выпрыгивали из своих постелей, стремглав натягивали форму и выбегали на улицу. Чем они там занимаются, я до сих пор не знал. Но теперь наконец увидел.