Потом опять принесли вино.
Потом пришло странное влажное утро.
Потом в чаду и в веселье прошел длинный нелепый день.
К вечеру еще одного дня Семен проснулся от того, что над ним стоял голый Дэдо.
– Чего тебе, браток?
– Купи у меня чемодан.
– Зачем мне твой чемодан, браток?
– Это очень хороший чемодан.
– Но зачем он мне нужен?
– Разве мы можем знать, в чем действительно нуждаемся?
– Тогда тем более, браток.
– Всего три франка.
– А как ты можешь знать, что три франка нужны тебе?
– Хочу угостить тебя вином.
– Где моя одежда?
Привстав, Семен обнаружил, что он голый. Как в водах Цусимского пролива.
Но спал он на вытертом русском полушубке, несомненно, привезенном Жанной из Японии. И спина у него чесалась.
– Какую-то одежду выбросили в окно, – проснулась Жанна. – Дэдо, посмотри в саду.
Дэдо вышел.
– Ты откуда будешь, моряк?
Семен ответил, хотя его ответ не имел значения.
Он терпеливо дождался Дэдо и извлек из тайника куртки последние пятьдесят франков. «Дэдо, я знаю, чем мы теперь будем угощать моряка», – сварливо, но уже весело заявила Жанна, бесстыдно поднимаясь с лежанки. Семен отчетливо увидел то, наконец, чему пытался не верить: левая нога Жанны была почти по колено деревянная. Накинув на себя слишком просторное, можно даже сказать, бесформенное платье, Жанна кокетливо подмигнула мужчинам и схватила кошелку.
И вдруг взгляд ее заледенел:
– Что это у тебя на спине, моряк?
– А мне откуда знать? – пожал плечами Семен. – Глаз у меня на затылке нет.
И насторожился:
– А что там?
– Египтянка! Опять проклятая египтянка! – завизжала Жанна. – У тебя, моряк, на спине египтянка! С египтянкой на спине ты вполз в наше тихое жилище, как настоящий ядовитый скорпион!
– Ну да, он так и вполз, – с готовностью подтвердил Дэдо.
– Египтянка! Ну да! Я узнаю ее! – Жанна с животной ненавистью впилась обломанными ногтями в лицо Дэдо. – Это ты ее написал! Зачем? Ты обесчестил моряка! На его спине теперь всегда будет твоя египтянка!
Она, конечно, преувеличивала. В кривом осколке зеркала, удерживаемом на стене тремя гвоздями, Семен с трудом разглядел на спине всего лишь несколько стремительных линий – что-то вроде очертаний некоей длинной, вытянувшейся вдоль всей его спины женщины.
Но Жанна бешено ревновала.
Она ревновала Дэдо к этой египтянке совсем как к живой женщине.
Что же касается художника, то он, наверное, изобразил египтянку автоматически, в обычном пьяном затмении, даже не отдавая себе в том отчета. Может, он принял широкую спину спящего Семена за некую рабочую плоскость, почему нет? Могло быть и так. Думал всю ночь о своей египтянке и изобразил ее. В конце концов, не все ли равно на чем рисовать?
– Не кричи, сестричка, – ласково попросил Семен Жанну.
Он жалел художника и хотел отмазать его:
– Я сам попросил Дэдо об этой услуге.
– Зачем? – не верила Жанна.
– Это моя женщина, сестричка. Понимаешь, моя бывшая женщина, – Семен огорченно и убедительно развел руками. – Жаль, что она тебе не понравилось. Но тут, каждому свое. Я – моряк и хочу, чтобы моя женщина везде сопровождала меня.
– Даже если пойдешь ко дну?
– Конечно.
– Тогда иди и утопись в Сене!
– Нельзя, – торопливо вмешался Дэдо. Он явно боялся потерять египтянку. – Нельзя ему топиться, Жанна. Он обещал за работу тридцать франков, – художник старательно уклонялся от возмущенных взглядов Семена. – Сейчас придет Гийом и сделает моряку наколку. Прямо по моему рисунку. Тогда египтянка останется с ним навсегда. Гийом – настоящий мастер.
