Дедовские страсти - страница 4

– Ванюша!

– Любаша!

– Я ждала Арсенька придет. Котомочку вот своим собрала. Там сахарку, пирожны от барского ужина, братишке полакомиться, – Любаша говорила торопливо, будто порываясь бежать.

– А я как узнал, что ты у дуба будешь, так и спохватился, хоть одним глазком… Люба моя!

Иван широко раскинул руки, и Любаша припала к нему на грудь.

– Каково тебе у бар живется? Сильно притесняют? – заботливо обнимая свою зазнобу спросил Иван.

– Да хорошо! Кормят аж три раза за день, отдельный тюфяк выделили в каморке под лестницей… Ой! – Иван, стиснул Любашу так, что кости затрещали.

– Каморку?! – гневно воскликнул он, – и барин-то поди уж к тебе наведался! Сарафан новый подарил за что?

Любаша оттолкнула своего ревнивого дружка, она совсем его не боялась.

– Задушишь, медведь! Наш барин не такой, да он и старый совсем! А платье баское всем дворовым пошили, парням рубахи рудые, а девкам – сарафаны. Мне еще рубаху дали беленого холста. Смотри, какая красота! – и Любаша закружилась по полянке – алый сарафанчик колокольчиком, пшеничная коса вразлет, из-под юбки промелькивают розовые пяточки, нежные, как у ребенка.

Ивану показалась она райской птицей иноземной, не узнавал он свою родную Любашу, не ведал с какого боку к ней подступиться, а так хотелось… А она все говорила, говорила про то, что в доме полы-то все вощеные, а мебеля, мебеля то какие: с вензелями!

– Меня в ранжарею определили, барыня Анна Липольдывна дюже цветы разводить любит, а я ей помогаю. Это как на огороде на грядках работать, только в тепле в чистоте и дождик не мочит, потому как крыша из стекла и стены все застеклены, все насквозь видно! Красота! Вот бы тебя к нам! Надобно с нянюшкой поговорить, она заправляет среди дворовых, намекнула бы барыне, чтоб пристроить тебя куда.

– Да мне и в деревне хорошо. – Иван успокоился и обнял по-хозяйски свою Любашу. – Земли много, хлеба хватит и на оброк и на зиму, избу к осени дострою. Возвращайся, свадебку сыграем!

– Кто меня пустит, мы ж подневольные!

– А я у барина испрошу позволенья жениться на тебе.

– Не-а, барыня откажет, я у ней первая помощница по ранжарейному делу, меня цветы любят. – Любаша только вошла во вкус новой жизни, такой отличной от однообразного тяжкого крестьянского обыкновения.

– Воля твоя. – Иван резко развернулся и пошел в лес.

– Ванюш, а котомку-то моим передать? – Любаша, маленькая, юркая как ртуть, мигом подхватив узелок, встала поперек дороги, напирая грудью Ивану чуть повыше живота, сверкнула карими очами, неожиданными на белокожем лице, обрамленном выгоревшими соломенными кудряшками, выбивающимися из туго заплетенной девичьей косы.

Иван глянул на раскрывшийся ворот рубахи, угадываемое за ним белое тело, полновесную грудь, ямочки на щеках – и пропал! Обнял свою шаловливую подругу и кинулся целовать в задорные ямочки, еще и еще. Душой чувствовал, что не следует, что аукнется ему эта встреча большими бедами, но не мог остановиться. Любаша радостно смеялась. Звонким серебряным колокольчиком отдавалось эхо. Сердце парня ухнуло вниз, и тут раздался выстрел, искры посыпались из глаз, что-то сбило с ног. Иван, крепко обнимавший Любашу, увлек ее за собой вниз, и они одним большим кулем повалились на траву.

Мрак, искры, и …тяжелое смердящее дыханье. Иван очнулся и увидел клыки, разверстую пасть, огненный язык. Душа ушла в пятки. «Как тяжко! Сердце давит! Изыди сатана!» Иван мотнул головой, неожиданно легко скинул гнетущую тяжесть и провалился в небытие. Где-то глухо зарычала, взлаивая, большая собака.