Дела любви I том - страница 6

II

A. ВЫ ДОЛЖНЫ ЛЮБИТЬ

«Но вторая заповедь подобна ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя». (Матфея 22:29).

Любая речь, особенно её фрагмент, обычно предполагает нечто, из чего она исходит. Поэтому тому, кто желает принять эту речь или утверждение к рассмотрению, должен сначала найти эту предпосылку, а затем уже отталкиваться от неё. Так и в прочитанном нами тексте содержится предпосылка, которая, хотя и стоит на последнем месте, тем не менее является началом. Ведь когда говорится: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», то в этом содержится предпосылка, что каждый человек любит самого себя. Это христианская предпосылка, поскольку христианство, в отличие от этих честолюбивых мыслителей12, никогда не начинает без предпосылки или с лестной предпосылки.

Разве осмелимся мы отрицать, что христианство предполагает именно это? Но, с другой стороны, разве может ли кто-нибудь так превратно понять христианство, чтобы считать, будто его цель —учить тому, чему единодушно – увы, и всё же разделяя – учит мирская мудрость, что «каждый ближе всего к самому себе»? Разве может кто-нибудь превратно понять это так, будто цель христианства – утверждать себялюбие? Напротив, его цель – лишить нас эгоизма. Ведь этот эгоизм заключается в любви к себе; но если человек должен любить ближнего своего, «как самого себя», тогда заповедь, как отмычкой, срывает замок самолюбия, и тем самым вырывает его у человека. Если бы заповедь о любви к ближнему выражалась как-то иначе, чем этой маленькой фразой: «как самого себя», которая одновременно так проста в употреблении и в то же время обладает напряжением вечности, то заповедь не смогла бы справиться с любовью к себе. Это «как самого себя» не колеблется в своей цели, и с неумолимой строгостью вечности проникает в самые сокровенные тайники, где человек любит себя; оно не оставляет эгоизму ни малейшего оправдания, ни малейшей отговорки. Как странно! Можно вести длинные и содержательные речи о том, как человек должен любить своего ближнего; и после того, как все речи были услышаны, любовь к себе всё равно будет находить себе оправдания и отговорки, потому что тема полностью не исчерпана, все случаи не рассмотрены, потому что всегда что-то забыто, что-то недостаточно чётко и связно выражено и описано.

Но это «как самого себя»! Конечно, ни один борец не может так крепко зажать своего противника, как эта заповедь сжимает эгоизм, который не может сдвинуться с места.

Поистине, когда эгоизм вступает в борьбу с этим словом, которое, однако, так легко понять, что никому не нужно ломать над этим голову, тогда он поймёт, что вступил в борьбу с более сильным. Как Иаков хромал после того, как боролся с Богом13, так должен быть сломлен и эгоизм, если он будет бороться с этим словом, которое не желает научить человека не любить себя, а, напротив, желает научить его истинной любви к себе. Как странно! Какая борьба столь продолжительна, столь ужасна, столь сложна, как борьба эгоизма в свою защиту? И однако христианство всё решает одним ударом. Всё происходит быстро, как по мановению руки, всё решается, как вечное решение воскресения, «вдруг, во мгновение ока»14: христианство предполагает, что человек любит себя, и лишь добавляет к этому слово о любви к ближнему – «как к самому себе». И всё же между первым и последним – вечное различие.

Но действительно ли это высшая форма любви? Разве нельзя любить человека больше, чем самого себя? Ведь речь восторженного поэта слышна во всём мире. Так может быть, тогда христианство не смогло взлететь так высоко, так что оно, вероятно ещё и в силу того, что обращается к простым, обычным людям, так и застряло в требовании любить ближнего «как самого себя»? Может быть, и потому, что вместо воспеваемого поэтами объекта высокопарной любви – «возлюбленного», «друга», оно ставит такого весьма непоэтичного «ближнего»? Ибо любовь к ближнему, конечно, не воспета ни одним поэтом, как и любовь к нему «как к самому себе». Может быть, так и должно быть? Или же, делая уступку воспеваемой поэтом любви по сравнению с заповеданной любовью, мы должны смиренно превозносить христианское благоразумие и понимание жизни, потому что оно более трезво и более твёрдо стоит на земле, возможно, в том же смысле, что и в пословице: «Люби меня меньше, но люби меня дольше»?