Фляжка стояла рядом и звала подкрепиться. Последовав приглашению, прихватил ее с собой и понес письма на почту. Улица так остро сверкнула солнцем и тенью, что я прикрыл глаза. А открыв, ничего не увидел, только почувствовал подушку под головой. Память качалась, как маятник, отбивая удары кровью в висках. Обнаружив себя на диване, в локанде, попытался сообразить: это уже завтра или еще сегодня? Что за синева в окне – вечерняя или предрассветная? Тишина вокруг говорила о ночи. Алкоголь растворяет время. Был я на почте или не был?
Добравшись до графина с водой, припомнил и почту, и стук в дверь. Приходил столяр, и я с ним договаривался. С бодрым видом, но заплетающимся языком. Все это невыносимо. На почте дописывал письмо дяде, хотя и без того настрочил совершенно лишнего. Не ел целый день. Теперь желудок скручивали разом и голод, и отвращение к еде. Нужно вспомнить, о чем писал. И кого встретил по дороге. И как вернулся к себе. Тоска, унижение и бессмыслица.
Встряхнул фляжку – плеснуло тяжело. Вспомнил, что наполнял ее, и о чем-то толковал с Карло.
День, как блестящий орех, лежал на ладони, обещая золотую сердцевину. Но рассыпался черной пылью. Что за мысли и сравнения мне в голову приходят? Отчаянно хотелось заснуть, но в мозгу как будто тлела и болела заноза. И гасла долго, долго, долго, пока не разгорелось утро.
Скучать – верный знак бездарности. Изнывать от безделья – тем более. За все эти дни я даже не пытался увидеть и понять здешнюю жизнь. Вчера капризно позволял старикам расспрашивать, ни одного разумного вопроса не задал, а воображал, что владею разговором.
В зеркале хмурый субъект с больными глазами и мужественной щетиной смотрелся приемлемо. Я думал о том, что мог бы стать здесь своим и написать книгу о границе. И сосредоточенно вглядывался: бриться, поддерживать мрачную небритость или отпустить бородку?
В дверь деликатно поскреблись. Появился Карло с подносом, накрытым белой салфеткой. Он разом смущался и посмеивался, бормоча: «Вы вчера на радостях… Я уже беспокоился, решил заглянуть… Вот, выпейте горячего бульона с перцем, как рукой снимет». Выяснилось, что вчера он сам тащил меня по лестнице и укладывал на диван, а я требовал лошадь и порывался куда-то ехать. Впрочем, и все приключения. С мастером, оказывается, побеседовал вполне здраво. Он сегодня ждет меня. Я признался, что не помню, где его искать. Карло с готовностью объяснил.
Был полдень. Марта вернется вечером. Слишком сильно, чуть не с тоской хотелось увидеть ее, но я понимал, что это обман чувств от неприкаянного ожидания в чужом городе. Волевым усилием, как с камнем на шее, вышел на улицу и побрел к «своей» конторе.
Бело-солнечно-нарядный город с веселым шумом жизни и работы разгулял меня. Над будущей юридической приемной уже натянули тент. В его зеленой тени трудились двое. Старик-хозяин маленьким топориком тесал боковину оконного проема. Беловатый камень легко крошился. Крутилась пыль. Девочка лет пятнадцати в красной юбке и красной косынке скоблила дверь широким ножом и распевала песенку. Быстрая горячая мелодия, зовущая притопывать. Приближаясь, разобрал и слова. Странные у вас на границе плясовые песни.
Не скрывай! Вернется ль милый?
Что, седая, ты бормочешь?
Видишь черную могилу
Или счастье мне пророчишь?
Песенка оборвалась, на меня метнулись круглые, как черные вишни, глаза. Девочка со смехом прыгнула в комнату и медленно притворила дверь, подглядывая.
