Дельфиния II - страница 37
– Может показаться, что Кларк разоблачил магию, назвав ее хайтеком. На деле он поставил знак равенства между этими понятиями, то есть легализовал магию вопреки догматам религии, особенно христианской, которая эту самую магию всегда запрещала, но использовала в своих церемониальных обрядах. Иными словами, третий закон Кларка отменяет монополию церкви на магию, объявляет все религиозные чудеса творением ума и рук человеческих, а служителей бога ставит в разряд ученых жрецов – людей, управляющих умами паствы с помощью тайных знаний.
Глава 6. Путь Черной Фиалки
– Здесь есть кое-что о тех, кто тебя интересует, – Мариэн взяла в руки томик с мемуарами наставницы Проклятой девы. – Я прочитаю отрывок из воспоминаний Марии Кавелье, она была приемной матерью Черной Фиалки.
– Я хочу знать о ней все, что можно, – Маргарет заинтересованно наблюдала за тем, как бабушка ищет в книге нужную закладку.
– Придет время, и ты все узнаешь без книг. Отсюда… – Мариэн коснулась пальцами лба внучки. – Кстати, само прозвище «Черная Фиалка» придумала Алисия, дочь Марии, когда расчесывала волосы Мелании, такие же длинные, густые и черные, как у тебя; девочки были сводными сестрами, выросли вместе и обожали друг друга, – Мариэн устроилась в кресле поудобнее и приступила к чтению.
Из мемуаров Марии Кавелье
Мон-Шант, Франция, 1912
Почти двадцать лет назад я держала на руках годовалую девочку, обезображенную родимым пятном на половину лица. Это был чудо-ребенок, которого я нашла по зову сердца и велению шепота, звучавшего в моей голове. Девочку звали Мелания. Ей было предначертано разорвать устаревшие путы мужского мира, но она явилась на свет проклятой этим миром, ибо была непокорна ему до своего рождения.
Я взяла веер, прикрыла левую сторону детской головки и позвала старую повитуху Пенни:
– Посмотри, малышке всего год, но уже видно, как она красива. Если бы не это ужасное черное пятно…
– Красота от дьявола, – проворчала Пенни.
– А уродство от бога? – спросила я. – Тогда зачем женщинам такой бог?
Мои вопросы не понравились доброй повитухе; она согнулась пополам, как надломленный сухостой, и принялась сердито сматывать около открытого сундука какие-то тряпки. Кажется, в тот момент нечто похожее она проделывала и в уме, со своими мыслями. За те девять месяцев, которые мы к тому времени прожили в уединенном доме среди унылых болот Девоншира, я успела привыкнуть к этой ее манере тщательно наматывать мысли, прежде чем произнести нравоучение.
Наконец она сказала:
– Ты, милая, разные языки знаешь, да как об искусствах говорить, а простого не понимаешь: не мы выбираем Бога, а он нас. Веруй в Господа, и воздастся тебе.
– Стоит ли женщине слепо верить мужским богам? – спросила я.
– Остерегись, Мария! И бог, и дьявол – оба мужчины, а мы меж ними, и каждый шаг от бога, это два шага к дьяволу! Потому как к богу дорога в гору, а к дьяволу легкий спуск, – Пенни подошла ко мне и сказала вполголоса: – Это дитя проклято. Помнишь, как она трясла ручонками и тянулась к твоему рубиновому ожерелью? Видела ты, как горели ее черные глазенки? А вдруг она думает, что это не камни, а капли крови?
Я тогда посмеялась над этими предрассудками, но позже выяснилось, что Пенни оказалась права насчет интереса девочки к рубинам. Вот только не крови жаждало дитя, а самих камней. Мне, вырастившей и воспитавшей Меланию, известно об этом ее пристрастии лучше других – никто на всем свете не обожал рубины так, как она.