– А скажи-ка мне, Петухов, ты папашу посвящал в свои планы? Только не врать!
Петухов опустил глаза.
– Ну, я ему… Я сказал, что хочу её…
– Хочу её?! – мгновенно «отработал на перехват» Трофименко.
– Нет, ну, не то, чтобы… Ну, в общем… то, что я вам уже рассказывал…
– А папаша? – загорелся Трофименко. – Как папаша отреагировал?
Следом за глазами юнец опустил и голову.
– Он сказал, что незачем городить огород… Ну, что он сам с ней разберётся.
– И разобрался?
Глаза подполковника зажглись хищными огоньками: тигр, а не милиционер!
Петухов засопел.
– Ну, он ходил к ним.. ну, к Котовым во двор… ну, и там пообещал… то есть сказал…
– Пригрозил, – жизнерадостно поправил Трофименко.
– Ну, да… Ну, что он её «отдерёт» за то, что она обидела его сына…
– А кому он это сказал? – продолжил солировать Трофименко: опять «удалившись за окно», Старков явно думал о чём-то своём, очевидно, никак не связанном именно с этими показаниями Петухова.
– Котовым сказал… Ну, её отцу и матери…
– Кто это слышал?
– Соседи… ну, которые – через забор.
Трофименко энергично повернулся к Старкову.
– А, Семёныч? Всё – «в цвет»!
Однако Семёныч почему-то не спешил разделять энтузиазм подполковника. Вместо жизнерадостного подключения к торжеству он сначала неопределённо пожевал губами, и лишь затем выдал текст, но совсем не тот, какой от него ждал всё ещё испускающий сияние Трофименко. Да и получателем текста оказался не Василий Николаевич.
– А скажи мне, Петухов-младший, когда ты излагал отцу свой план в отношении Котовой, кроме вас дома был кто-нибудь?
Игнорированный «уклонистом Семёнычем», «Трофименко сначала обиженно, а затем удивлённо выдул губы. Весь его вид даже не говорил, а вопиял: а это-то тут – при чём?! Зачем уводить разговор – вместе с парнем – от перспективной темы?!
Неожиданно и Петухов разделил огорчение своего «истязателя», но по другой причине. Вопрос «старшего следователя по особо важным делам» не доставил ему удовольствия лишь потому, что парень явно не возражал против собственной замены на «жертвенном ложе» и тюремных нарах. Петухов-младший со всей очевидностью не возражал против того, чтобы подставить вместо себя папашу. Поэтому он сначала огорчился, и лишь затем начал припоминать. Припоминая, он даже отважился разок дёрнуть плечом, как бы сомневаясь в надёжности памяти.
– Нет, кажется, никого… Мать была на работе… Она уборщицей работает… Хотя…
– Что? – оживился Старков – слегка, в формате приснопамятного зицпредседателя Фунта из «Золотого телёнка».
– Приходил к нам какой-то «опер»… виноват: милиционер…. в пинжаке…
– В штатском.
– Ну, да.
– Что за «опер»?
– Я его впервые видел, – насупился Петухов. – Да к отцу много их ходит: и участковый, и другие… Чуть где что случился – сразу к отцу…
– Узнать сможешь?
Петухов наморщил узенький лоб и отрицательно мотнул головой.
– Он же с отцом разговаривал. Я в этот момент вышел из кухни. А он стоял ко мне спиной.
– А отец узнает?
– Ну, это у него надо спрашивать, – комбинированно осмелел-обнаглел Петухов: явно почувствовал, что интерес следствия вновь переключается в спасительном для него направлении – на папашу.
– А в какой момент появился «опер»?
Алексей Семёнович великодушно «отпустил наглецу»: сейчас его больше интересовало продолжение, чем воздаяние. Трофименко застыл с открытым ртом – явно не от возмущения «мягкотелостью» Старкова: с каждым вопросом Семёныч всё дальше уходил от «магистрального направления».
