***
К поезду мы пришли за десять минут до отправления. Где-то за низкими Ленинградскими тучами, ангельские голоса, звонко и несколько визгливо вещали о том, откуда и в какие края отправляются нынче поезда, а при входе на перрон стояла самая настоящая цыганка, в цветастой шали, и не обращая никакого внимания на людскую толчею, кипящую вокруг, глядела точно на нас, плавно помывая в нашу сторону тонкой рукой, окутанной ожерельями и мерцающей перстнями на трудовых перстях.
_ Золотые, хорошие, – пропела она низким хрипловатым голосом, когда мы, уже завороженные, оказались перед ней.– А позолотите, чего уж там, ручку. А я вам правду скажу, ничего не утаю.
– Извини, подруга – грубовато сказал я ей.– Откуда у нас деньги? Только что спустили в ресторане. Ничего не оставили. Потому как не положено нам.
_ А ведь врешь ты, Витя – осуждающе покачала головой цыганка.
_ Ты откуда знаешь, как меня зовут? – изумился я, и помимо своей воли подался поближе к цыганке.
_ Мне многое ведомо! И как зовут тебя ведомо, и сколько тебе на роду написано, И то, что у тебя, красавчик, в правом заднем кармане брюк 10 рублей лежат.
И я, машинально, запустил руку в правый задний карман и почувствовав, вдруг, хруст купюры, вынул ладонь и оторопело уставился на, непонятно откуда взявшийся, червонец.
Цыганка мгновенно цапнула его, и зажала у себя в кулаке.
_ Эээ, стой, а ну отдай -
И тут цыганка раскрыла кулак и, ожидаемо, на пустой ладошке ничего уже не было.
Чистая незамутненная ненависть человека, прожившего последние три недели на двадцать восемь копеек в сутки, затопила мне душу при внезапной потере, нежданно появившегося, и тут же утерянного червонца.
– Но, но…! – отскочила цыганка от протянувшейся к ее шее грубой штурманской руки. – остынь малахольный, а то сейчас хвостом ударю, век женщину полюбить не сможешь!
Ужас запечатал мне гортань , я увидел, как медленно поднялась за ее правым боком цветастая, в крупную оборку, юбка, и за белым подбоем мелькнула черная кисточка хвоста.
– Пойдем, пойдем… – потянул меня за руку капитан, и мы, чуть ли не бегом, понеслись к вагону.
И так совпало, что когда мы забежали в тамбур, под укоризненным взглядом проводницы, поезд незамедлительно тронулся, а с перрона, вслед нам, гортанным переливом донеслось – “Жить тебе…”
Резким гудком заглушило конец фразы, и я так и не узнал, что мне посулила цыганка, а просто живу с тех пор, в любви и печали, в страхах и надеждах, иногда вспоминая те давние дни.
Глава 2.
Повествование следующее. В Москве. Причуды бульварного кольца.
Итак, жарким августовским утром двое, будущих подследственных, сошли на перрон Ленинградского вокзала. Там они синхронно надели солнечные очки, прикрыв красные от недосыпа глаза, и определив по штурманской привычке где север, а где юг, двинулись на выход из вокзала. Они шли неспешной походкой, сутулились, по светлым улицам, туда, «где можно без труда», как им казалось, «найти себе и женщин и вина».
Именно по этой неспешной манере передвигаться, они, как две, подточенные морем, скалы выделялись среди бурлящей вокруг московской, безумной толпы.
Ласково светило утреннее солнце, изредка скрываясь за полупрозрачными облаками. Часы на Московских вокзалах показывали строго согласованное время.
Носильные вещи были сданы в камеру хранения, и подельники налегке, спустившись по ступеням привокзальной лестницы, нырнули в столичное метро.
