– Участвовали, – с интонациями Никулина, мгновенно ответил Юрий Николаевич, и, что характерно, тоже соврал.
– Тогда будет проще – выкладывая на стол наш судовой журнал и курсограмму, сказал Шеф-министр. – Будем заучивать нашу роль!
***
Следующие две недели я помню смутно. Нас поселили в гостинице «Россия», и каждое утро, мы с капитаном, оглядывали пряничный силуэт Кремля, завтракали в белоснежном ресторане, в окружении солидных, орденоносных узбеков, с узорными тюбетейками на головах, которых почему-то было очень много в гостинице. Затем спускались и шли на Рождественский бульвар.
Каждое утро бульвар тянулся и выгибал спину навстречу нам, Дорога уходила вниз, откуда-то сверху на него планировала Москва.
И это было здорово!
***
– Скажите, Штирлиц, а что вы делали днем 11 февраля, в районе острова Борнхольм.– интонация «папы Мюллера» шеф-министру удавалась особенно похоже.
– А ничего не делал, начальник. Во льдах стоял, воду варил! Как положено тифоном сигнал подавал.
– Есть у нас сомнение, что ты, мил-человек,туфту гонишь. А вот покажи-ка мне на курсограмме.
– А вот, стою, никого не трогаю, починяю двигатель, с пятнадцати нуль нуль и до пятнадцати тридцати.А вот,обратите внимание, перо пошло вправо. Это супостат на нас налетел,что характерно, правым бортом и причинив безусловный ущерб конструкции судна, удалился в туман, с моим, сука, баком по миделю. Я до сих пор по ночам кричу, как эту жуткую картину вспомню. Мне моральная компенсация положена за мои ранние седины!
– Ты лысый Юра.Какие седины? Не переигрывай. Сбавь обороты.
И так день за днем,сутра до вечера, две недели кошмарных воспоминаний, далеких от эстетики и романтики моря.
А по ночам мне снились фуфайки, уплывающие среди льдин и темный силуэт «Одэна».
***
За два дня до отлета шеф-министр, в миру, Владимир Иванович, пришел на занятия с невысоким, скромно одетым, худощавым человеком.
–Познакомьтесь, это Борис Петрович. Он четвертый член нашей делегации.
– Боря, – представился человек.
Затем он как-то незаметно растворился в воздухе.
И я ему не поверил.
Когда мы шли с капитаном в гостиницу, Юрий Николаевич, как-то задумчиво произнес:
– Знаешь, что тебя должно успокаивать в этой истории?
– И что-же?
– Ты третий штурман и третий член…в нашей делегации…Стабильность. Хоть какая-то!
Эту глубокую мысль я обдумывал до самого утра.
А утром нам принесли загранпаспорта благородного синего цвета, какие выдавали только дипломатическим работникам, и мы отправились в Шереметьево.
Пресечение второе. История о пресечении путей.
Мы закончили промысел «ледяной» в начале октября восемьдесят шестого года и легли на Буэнос-Айрес, с дальнейшем вылетом в Ленинград.
Это самое счастливое время.
Промысел окончен, все страхи и тревоги позади. Траловая палуба замыта, тралы убраны. Рыбцех вычищен и засыпан хлоркой. На мостике появился матрос-рулевой и впередсмотрящий. Вахтенный штурман, во время вахты, может посидеть в капитанском кресле у радара, попивая чаек. Весеннее солнце жаркое, океан спокоен, играет легкой рябью на пологих, тягучих волнах. Свободные от вахт моряки принимают солнечные ванны на пеленгаторной палубе. У всех, вдруг, образовалось много, не то что свободного, но не напряженного времяпровождения, и оттого некоторые члены экипажа нашли для себя довольно странные занятия. С некоторыми из них стали происходить малообъяснимые вещи.
