Гадючье шипение снова стало напоминать ласковый шипик змееныша, видимо, он все-таки услышал своей маленькой головкой Маринины всхлипывания и вовремя сообразил, что пора менять пластинку:
– Ты лучше подумай: ну, что от тебя требуется? Все тихо, спокойно. Один раз вспомнишь свои соревнования, и все.
А мы тебе на приданое денежек подкинем и на кроватку мягкую, чтобы спала слаще. Ты же умная, лапочка…
«Так теперь он решил по-хорошему все-таки. Но мне-то от этого не легче. – Марина, сжавшись на стуле, в очередной раз вытерла глаза и нос полой халатика. – Куда деваться? Все равно достанут. И брата, хотя он сейчас далеко, под Луганском, и меня. Что я, дура какая-то, газет не читаю? И бежать некуда: пока я в плацкартном на Украину поеду, меня уже двадцать раз какая-нибудь мразь найдет. Ну за что же?.. А комнату эту паршивую даже с помощью Катьки не продать будет, все равно еще какой-нибудь «счетчик» придумают. Ну хоть бы еще немного времени дал. Ну, хоть что-нибудь придумать… Им же не баксы те проклятые нужны. Я нужна. Я? Почему я?..»
Шип «Змееныша» прервал размышления:
– Последний раз спрашиваю: согласна? Считаю до трех: раз! Два!..
– Да, да, да! Отстаньте от меня! Завтра я приду. Завтра. Слышите?! Завтра! Куда сказали! Только отстаньте!
Бах! Трубка полетела на многострадальный коммунальный телефон, а Марина, уже не сдерживаясь, разрыдалась прямо на стуле. Хорошо, что Анны Петровны нет дома, а то бы опять со своим сочувствием полезла:
– Что, девонька? Опять злыдень-муж звонит? Да пошли ты его подальше.
Какой уж тут муж? Если бы хоть кому-нибудь можно было все рассказать. Хоть кому-нибудь!..
Марина кое-как добралась до комнаты. Своей, за которую теперь неизвестно как расплачиваться. Добралась. И без сил ничком упала на продавленный диван…
* * *
В конце прошлого года ей наконец-то улыбнулась удача: В булочной, у подоконника, на котором она запихивала половинку буханки хлеба в полиэтиленовый пакет, Марина заметила на полу одинокую бумажку. Десять тысяч! Еще не веря в свою счастливую звезду, Марина сначала попыталась отодвинуть червонец ногой поближе к стене, подальше от чужих глаз. Потом как бы задумчиво посмотрела по сторонам и, убедившись, что никто не бегает по булочной, как охотничья собака, рассматривая пятнышки на полу, нагнулась и быстро спрятала в карман заветную купюру.
«Уф! Теперь хоть молока куплю, а то хоть на панель иди – никак до получки не дотянуть».
Декабрьское утро, когда по еще не растоптанному снегу Кузнечного переулка Марина возвращалась домой с ночного дежурства в больнице, перестало казаться столь холодным и хмурым. В большинстве окон уже горел свет, обнажая унылую нищету коммуналок – стеклянные банки и грязные коробки на подоконниках, чахлые столетники, допотопную посуду, коврики с оленями…
Марина прибавила шаг. Поскорее бы проскочить место, где в этот час кто только ни болтается. Грязные, растрепанные старухи, небритые продавцы с Кузнечного рынка, как раз вываливающиеся на тротуар, дабы перекладывать и пересчитывать свои ящики и мешки. Неожиданно Марина споткнулась и едва не растянулась, оступившись с поребрика, но какой-то подвыпивший парень в ушанке, блеснув золотой фиксой, подхватил ее под руку.
– Гы… – довольно хмыкнул парень, сочтя подножку верхом остроумия.
– Идиот! – Марина выдернула руку.
Разозлившись, парень вцепился в рукав пальто и рванул на себя.
