Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу - страница 37

Последующие допросы Ивинской проводил следователь Анатолий Семенов; он, как и его начальник, не применял к Ивинской «физических методов воздействия». Следователь обвинил Ивинскую в том, что они с Пастернаком собирались бежать за границу. Он говорил, что Пастернак – английский шпион, что у него англофильские взгляды; он неоднократно повторял, что Пастернак садится за стол с Англией и Америкой, «а ест русское сало». Для следователей тот факт, что родственники Пастернака жили в Англии и в 1946 году он несколько раз встречался с британским дипломатом Исайей Берлином, было достаточным доказательством его неверности. Ивинскую вызывали на допросы каждую ночь; так потянулись ее лубянские будни.

«Как бы вы охарактеризовали политические взгляды Пастернака? Что вам известно о его вражеской деятельности, его проанглийских взглядах, его намерении изменить родине?»

«Он не принадлежит к категории людей с антисоветскими взглядами. Он не собирался изменять родине. Он всегда любил свою страну».

«Но в вашем доме мы конфисковали книгу произведений Пастернака на английском языке. Как она туда попала?»

«Эту книгу я получила от Пастернака, это правда. Это монография о его отце, художнике, которая была издана в Лондоне».

«Как Пастернак ее получил?»

«Симонов… привез ему ее из заграничной поездки».

«Что еще вам известно о связях Пастернака с Англией?»

«По-моему, однажды он получил посылку от сестер, которые там живут».

«Что вдохновило ваши отношения с Пастернаком? В конце концов, он намного старше вас».

«Любовь».

«Нет, вас объединили общие политические взгляды и изменнические намерения».

«У нас никогда не было таких намерений. Я любила и люблю его как мужчину».

Кроме того, Ивинскую обвинили в том, что она дурно отзывалась о Суркове, хотя в протоколе, из которого, несомненно, выброшены некоторые выражения и угрозы следователя, переврана фамилия поэта.

«По показаниям других свидетелей, вы систематически восхваляли произведения Пастернака и сравнивали их с произведениями писателей-патриотов, таких как Сурков и Симонов, в то время как художественные методы Пастернака в изображении советской действительности плохи».

«Это правда, что я высоко о нем отзывалась и считаю его примером для всех советских писателей. Его творчество – огромный вклад в советскую литературу, а его художественные методы не плохи, а просто субъективны».

«Вы предположили, что Суриков [так – ошибка в протоколе] не обладает литературным талантом и что его стихи печатают только потому, что он восхваляет партию».

«Да, я считаю, что его посредственные стихи подрывают идею. Но Симонова я всегда считала талантливым человеком».

Ивинской велели написать содержание «Доктора Живаго»; когда она начала писать, что главный герой романа – врач, трудно переживший эпоху между двух революций, следователь недовольно сказал:

«Вам надо просто написать, что вы действительно читали это произведение, что оно представляет собой клевету на советскую действительность».

На другом допросе речь зашла о «Магдалине»:

«К какой это эпохе относится? – спрашивал Семенов. – И почему вы ни разу не сказали Пастернаку, что вы советская женщина, а не Магдалина и что просто неудобно посвящать любимой женщине стихи с таким названием?»

В очередной раз следователь подверг сомнению саму природу их отношений:

«Ну что у вас общего? Не поверю я, что вы, русская женщина, могли любить по-настоящему этого старого еврея…»