Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу - страница 42

В 1953 году дачу в Переделкине утеплили и «превратили в дворец»[261]: провели газ, водопровод, устроили ванну и добавили еще три комнаты. Пастернак говорил, что стыдится величия своего огромного кабинета с паркетным полом. На стенах, выкрашенных в розовый цвет, висели рисунки его отца, в том числе несколько оригиналов иллюстраций к «Воскресению» Толстого. По предписанию врачей Пастернак начал жить на даче круглогодично. Здоровье требовало, чтобы он находился в спокойной обстановке. Несколько месяцев после возвращения Ивинской в Москву Пастернак не встречался с ней. Но в 1954 году их роман вспыхнул с новой силой. Летом Ивинская часто наведывалась в Переделкино, особенно когда Зинаида и Леонид уехали в отпуск в Ялту. Ивинская снова забеременела, но в августе, после тяжелой поездки в грузовике, ей стало плохо. Ребенок родился мертвым в карете скорой помощи по пути в больницу. В следующем, 1955 году Ивинская сняла часть дачи на Измалковском пруду, куда можно было попасть, перейдя по деревянному мосту из Переделкина. На застекленной веранде она поставила большую кровать[262] и завесила стекла красными с синим ситцевыми занавесками, чтобы создать подобие уединения. Когда закончилось лето, Ивинская сняла отдельную комнату в соседнем доме, чтобы круглый год быть рядом с Пастернаком. Он регулярно переходил от жены, или, как он говорил, «большой дачи», к своей возлюбленной. Традиционно он обедал[263] и отдыхал у Ивинской, а к ужину возвращался домой. По утрам он писал.

Ивинская начала выступать в роли агента Пастернака; она устраивала его московские дела, поэтому ему редко приходилось выбираться в город. Эта роль порождала у знакомых вопросы. Многие сомневались в том, что Ивинской можно доверять. В 1949 году Лидия Чуковская разорвала дружбу с Ольгой из-за «ее распутства, безответственности[264], неспособности выполнять какую бы то ни было работу, жадности, которая порождает ложь». После освобождения Ивинской из лагеря Чуковская давала ей деньги, чтобы та покупала еду, одежду и книги и пересылала их общей знакомой Надежде Адольф-Надеждиной, которая еще оставалась в лагере. По словам Чуковской, Ивинская настаивала на том, что будет сама пересылать посылки – их принимали в подмосковном почтовом отделении, куда Лидии, из-за больного сердца, было тяжело ездить. Ни одна посылка так и не дошла до Надеждиной, и Чуковская обвинила Ивинскую в том, что та украла деньги и вещи, которые должны были поддержать их подругу.

Чуковская рассказала о предательстве Ивинской Ахматовой и другим, но Пастернака оставила в неведении, потому что не хотела его огорчать. «Подобное даже у блатных не в обычае»[265], – сказала Ахматова. Впрочем, сама Надеждина, узнав, в чем обвиняют Ивинскую, вступилась за нее. По мнению Надеждиной, не было никаких доказательств того, что Ивинская присваивала деньги и вещи, которые должна была передать; есть другие правдоподобные объяснения, почему посылки до нее не доходили.

Конец ознакомительного фрагмента.