Дорогая моя, если я тут и остался на зиму, то только для того, чтобы работать. Ты сама знаешь, что, кроме вас и работы, у меня ничего на свете нет. О вас я думаю все время и делаю все, чтобы вам подсобить. Ваши письма меня волнуют, когда я получаю их, то сердце бьется усиленнее.
Все эти упреки совершенно незаслуженны. Теперь, может быть, удастся вам переправлять кое-что отсюда. Послал тебе очки и лорнет. Пенсне тебе не к лицу и только изуродует нос. Очки я послал самые модные. Говорят, в них очень удобно читать. Послать очки другим не смогу – дорого и пересылка вещь хлопотливая.
Не забывай, дорогая моя, что я тут один среди англичан, целый день ни слова по-русски, не с кем душу отвести, ни поострить, ни поспорить. Только возможность работать заставляет меня быть тут <…>
Работать тут хорошо, хотя я еще пока не делаю самостоятельной работы, а провожу практикум. Отношение со стороны работающих хорошее, хотя плохое знание языка мне мешает изъяснять свои мысли. Я и по-русски-то плохо выражаю свои мысли.
Все думаю о вас, как-то вы зиму будете без меня. Никогда мы с тобой, дорогая моя, не разлучались на такой долгий срок. Пишите как можно больше и чаще. Ваши письма для меня половина моего существования. Я тут боюсь этого одиночества страшно. Целую всех крепко. Всегда с вами душой.
Кембридж, 6 августа 1921 г.
Дорогая Мама!
Получил от вас вчера письма и был очень рад. Вот уже больше двух недель я в Кембридже работаю в лаборатории. Теперь настает самый рискованный момент – это выбрать тему для работы. Дело нелегкое и довольно-таки серьезное. Когда у меня такие моменты, то я не люблю много говорить, и потому мне трудно написать что-либо определенное о моем положении и о моей работе. Когда добьюсь чего-либо, то напишу тебе <…>
Сейчас вместе с неким Мюллером, работающим тоже в Кавендишской лаборатории, я отправлюсь в Лондон. Надо повидать Алексея Николаевича Крылова и Анну Богдановну Ферингер[13] перед отъездом. Едем в Лондон на мотоциклетке. Если все будет благополучно, это возьмет 2–2½ часа.
Этот Мюллер – швейцарец из Женевы, ему 32 года. Это первый человек тут в лаборатории, с которым я сошелся довольно хорошо за две недели моего пребывания. Он развитой парень, очень мил, оживлен, почти как француз, и разговорчив, как русский. Работает он по вопросу рентгеновских лучей. У него прекрасная техника и недурная, по-видимому, башка.
Остальные работающие относятся ко мне довольно мило, хотя познакомиться с этими англичанами близко не так-то легко <…>
Кембридж, 12 августа 1921 г.
Дорогая Мама!
Получаю теперь от вас письма довольно аккуратно. Это меня очень радует. Беспокоит меня вопрос, как вы будете, когда Лёня уедет на Север. Вообще, душа моя болит за вас.
Вот я уже три недели работаю в лаборатории в Кембридже. Дела идут помаленьку, но беда вся в том, что через неделю, 20 августа, лаборатория закрывается. Три недели каникулы. Право, не знаю, как провести эти три недели. Хочется работать, а тут, хочешь не хочешь, три недели гуляй. Думаю поехать в Шотландию проведать семью Милларов.
Тут, в Кембридже, я снимаю две комнаты в одной семье, тут же столуюсь. Семья полуинтеллигентная, мещанская, но они очень любезны со мной. В особенности хозяйка, очень разговорчивая, по вечерам заходит ко мне и долго беседует. Разговоры неинтересные, но я на это смотрю как на уроки английского языка.
