Он провел когтем – внезапно выросшим из указательного пальца – по шее Беля. Тонкая алая ниточка выступила на коже.
– Демоны жаждут убивать.
– И со временем эта жажда сожрет тебя.
Он облизал коготь, поморщился и сплюнул на пол.
– Ты перестанешь видеть людей. Только – еду. И игрушки.
– Примешь это – на тебя наденут ошейник.
Син дернул за тонкую серебряную цепочку на своей шее.
– Знаешь, почему Киара не запирает ворота Пекла?
Он резко развернулся к окну, затем так же резко – к Белю.
– Потому что Эфир управляет ею.
– Эфир – не просто сила. Это проклятие.
– От которого нельзя отмахнуться.
– Как ты отмахивался от её подарков.
В комнате повисла гробовая тишина.
Бель почувствовал, как атмосфера сгустилась до предела.
«Теперь меня точно убьют».
Но Син продолжил…
Комната наполнилась тяжёлым молчанием, когда Син произнёс свои последние слова. Его пальцы непроизвольно сжались в кулаки, ногти уже превращались в длинные чёрные когти, а по вискам побелели пряди волос.
– Она не может отказаться от убийств… даже здесь, — прошипел Син, его голос стал ниже, с хрипотцой. – Даже там, где каждый готов отдать ей не только жизнь, но и посмертие… она всё равно тянется к жестокости.
Он сделал шаг вперёд, его зрачки сузились в вертикальные щёлочки, как у разъярённого хищника.
– Сможешь ли ты убивать ради неё? По её прихоти? Лишь потому, что она этого захочет?!
Слюна капнула с его клыков на паркет, оставив маленькое тлеющее пятно.
– Не важно кого. Не важно когда!
Йен молча встал, его движения были плавными, но в глазах читалось напряжение. Он положил руку на плечо Сина – ладонь с длинными бледными пальцами резко контрастировала с чёрным бархатом его рукава.
– Брат… нельзя, — просто сказал Йен, но в этих двух словах звучало предупреждение.
Син дёрнулся, скинул его руку и, не сказав больше ни слова, вернулся в своё кресло. Его когти царапали подлокотники, оставляя глубокие борозды в дорогой коже.
Бель почувствовал, как по спине пробежал холодок.
– Вы… часто убиваете людей? — спросил он, осознавая, насколько глупо звучит этот вопрос в комнате, где каждый присутствующий явно не раз макал руки в кровь.
Йен вздохнул и откинулся на спинку кресла, его пальцы барабанили по рукояти кинжала на поясе.
– Да. И ты сам захочешь убивать… и не сможешь сопротивляться этому желанию.
Он наклонился вперёд, и теперь Бель видел в его глазах не злобу, а усталую грусть.
– Каждый раз, когда Киара будет сталкиваться с Эфиром… она будет распределять его по всем своим Тъяме. Ты почувствуешь долю её эмоций… и они захлестнут тебя.
Йен провёл рукой по лицу, будто стирая невидимую пелену.
– А когда всё пройдёт… и ты поймёшь, что то, что испытывал ты, она чувствует всегда… ты будешь раздавлен.
Его голос дрогнул.
– Ты будешь ненавидеть себя. Но мысль, что если уйдёшь – ей станет ещё хуже… будет грызть тебя изнутри.
Клаус, до этого молча наблюдавший, наконец заговорил. Его голос звучал холодно, но без злобы:
– Согласись, для любого мужчины знать, что страдает его любимая, и ничего не делать – это худшее из наказаний.
Юки, до этого куривший свою странную трубку, фыркнул и выпустил клуб дыма в потолок.
– Знать, что она горит… и сгорает, даже когда улыбается… как тебе это, смертный? — спросил Йен, и в его голосе впервые прозвучала не злоба, а отчаянная безысходность.
Бель замер.
Перед его глазами промелькнули образы: Киара, смеющаяся на Кроносе… Киара, прижимающаяся к холодному и злобному Сину, как к старому другу… Киара, чьи глаза светились даже в самые тёмные моменты.
