– Скажешь тоже. Ружье – это просто железяка.
– Э, нет, у него душа есть. Каждое оружие от другого отличается. Вот возьми мое и твое ружья. Они только по внешнему виду похожи, а по сути, по своей стальной душе – разные.
– Я за повозкой слежу, если надо чиню, баранку кручу, а ты не хочешь мне помочь в такой мелочи – заправить баллон воздухом.
– У тебя должность такая. Ты водителем устроился? Устроился. Хотел играть с большой игрушкой, а теперь плачешь. И потом… две тысячи раз качнуть ручным насосом, это не шутка. Хотя бы эти сволочи ученые придумали какую-нибудь хреновину, чтобы воздух в баллоны закачивать с помощью механики, а мы все по-старинке. Бред какой-то.
– Я слышал, в войска многозарядные ружья поступили. Десятизарядные, если не врут.
– До нас все доходит по остаточному принципу. На гражданку старье спихивают.
– Ты запасные баллоны взял для моего ружья? – спросил Ганс.
– Баллоны… – Фридрих скорчил рожу. – Почему во множественном числе? Тебе один запасной и мне один.
– А если нападение? Эти бородатые вконец берега потеряли. Зачем их пускают в таких количествах. Беженцы, говорят, помочь нужно. Ты видел этих беженцев? Смотреть страшно.
– Ты молодой, а я помню те времена, когда их на нашей земле не было.
– Скоро холмы пойдут, гляди в оба, – сказал Ганс, зыркая по сторонам.
– Ну ты, килька не оперившаяся, – беззлобно проворчал Фридрих, – не учи отца маму любить.
Справа на холмах раскинулся палаточный лагерь беженцев из Южных земель. Его было видно за несколько миль по высоким кострам.
– Повозка в порядке? – спросил Фридрих. – Не хватало застрять посреди дороги рядом с этим гадюшником. Вот кстати, что они к нашим бабам пристают? Зудит у этих бородатых между ног, что ли?
– Может быть им лобковые вши покоя не дают? – предположил Ганс. – Чешется там все, а они думают, что это любви хочется.
– Вот и любили бы своих ишаков, как этого требуют их древние и красивые обычаи. У них мальчик становится мужчиной, только когда с ишаком переспит и никак иначе.
– Затейливо, – хмыкнул Ганс. – И не боятся подхватить что-нибудь.
– Они смелые и гордые, и ничего не боятся. Так как там с повозкой, на ходу?
– Ты же сейчас едешь, а не пешком идешь, значит на ходу.
– Притормози.
– Зачем, опять живот прихватило?
– Уголька подкинуть нужно. У тебя привычка дурацкая, повозка останавливается, начинаешь топливо в топку кидать. Начальник узнает, уволит тебя за несоответствие. Он это быстро. Понять его можно, разные ценные вещички возим, иногда даже очень ценные.
Ганс послушно свернул на обочину, затормозил и вышел, хлопнув дверью. В недрах котла клокотала вода, пар шумел в медных трубках, но огонь в железной овальной печи почти потух.
– Проклятье, – выругался Ганс и полез в карман за черными от угольной пыли перчатками, натянул их на руки и начал доставать из кузова крупные куски каменного угля. Фридрих вышел из кабины и встал в заученную многолетней практикой позу вооруженного охранника с ружьем на перевес. Ганс складывал уголь на земле пирамидкой около печи, вытащил несколько поленьев и бросил в топку.
– Подождать нужно, – сказал Ганс, – пока дрова разгорятся. Потом еще уголь…
– Как там Рубиновые Звезды сыграли? – спросил Фридрих, цепко осматривая округу. – Я не успел прочесть. Золотой Дворец – сильная команда, прошлогодний кубок взяла.
– Три один в пользу Золотого. Пять серебряных просадил. Надеялся на чудо.
