Я вырасту деревом, которое весь мир укроет зонтом.
Там запоют русалки, промчит на ступе Баба-Яга,
Там все захотят друг друга оберегать.
А на самом верху воссядет Господь,
Подле Него – читающий сказки учёный кот.
А я, наверное, и буду как раз то самое древо,
Плоды которого на компот обрывала Ева.
***
Выхожу из овощного
И гляжу туда-сюда.
Тут Родена и Канова
Не видали никогда.
И Пикассо, и Шекспира,
И Сервантеса с Гюго…
Так… куплю, пожалуй, сыра.
И кефир, и молоко.
И ещё мне нужен окунь,
Кофе с чаем и лаваш…
Даже Блок никоим боком
Был не вхож на рынок наш.
Не бродил тут где-то Гёте,
И Конфуций, и Ли Бо…
А вот тут возьму я меда,
Апельсинов и грибов.
И пошлепаю по лужам,
Чай не Бах и не Толстой.
Мне из них никто не нужен.
Приходи ко мне на ужин —
Мы съедим его с тобой!)
Когда на двоих нам было чуть больше шести,
Мы как-то задумали всех спасти.
Приставили трап к небосводу
(Тогда мы ещё не знали, что так нельзя)
И вздумали понять, почему туда растёт всякая всячина из огорода
И откуда выскакивает гроза.
А ещё надо было срочно проткнуть в небе дыру,
Потому что солнышку некуда деть жару.
И вот уж почти…
Но тут родители нас поймали – тебя за бантики, меня за башмак.
И сказали, что они нам сейчас покажут все кузькины форточки и чердак.
В общем, всё кончилось как-то не так.
Но знаешь… теперь, когда мир безмятежен и свеж,
Мне кажется: всё ж проломили мы брешь.
И оба ж мы помним, как по небосклону
Феи летали на синих драконах,
Как в тучках бродили – то тихо, то плясом —
То единороги, а то – и пегасы…
Послушай! Но если прореха пробита,
То что-то же может сорваться с орбиты!
И где-то вверху – Господь Бог,
А такие кругом сквозняки,
Что у Него из руки
Вылетают листочки с нашими сказками и прочей поэзией.
Так может, как в детстве? Приставим лесенку вон туда, видишь, где пальцы Его ног?..
И полезем?
Вчера убрали декорации.
Вынесли таблички – «город», «дворец», «лес».
За ширмой свалена вся наша цивилизация,
ни Москвы, ни Токио, ничего… а вот и Нью-Йорк исчез.
Пропали целые страны, храмы, дороги, мосты.
Надо ж… у всех были какие-то планы,
а теперь стоим посредь чистого поля, разинув рты.
Башни Кремля чуть продержались,
но вот и они стартовали – каждая оказалась космическим кораблём.
Видимо, пора идти на поиск каких-то скрижалей,
Но в толпе ворчат: Погодите, сперва нальём.
Как это – нечего?!
Вот же! Вот – забродивший мёд…
Что ж… Кто хоть раз доезжал до конечной —
Тот поймёт.
Прекрасная моя, не грусти. Унывать – оно как-то зря.
Давай-ка, смастерю тебе икебану
из перьев Сирин и Гамаюн.
А потом будем смотреть, как пеликаны
летят из декабря
в июнь.
Сенсей кукольных дел
Провожает зрителей, берёт в руки мел
– Чертит план на завтрашнюю игру.
Потом улыбается: Друзья, вы сыграли выше всяких похвал!
Зал…
Ну, вы видели сами – буквально рыдал.
– Гуру, —
Здесь говорит Коломбина, —
Вы знаете: я могу заткнуть в репертуаре любую дыру,
Хоть что угодно сумею —
И Саломею, И Галатею,
А хоть, будь я проклята, короля Лира,
Словом, любую затею.
Но отчего все должны думать, что я из глины?
И что нас дергают за какие-то нитки или шарниры?
Мы же всё сами, а вы только наш режиссер? —
Не знаю, – разводит руками сенсей, – так повелось с каких-то допотопных пор.
Но… может, и у людей есть нитки? И даже и у богов? —
Ого! —
Улыбается Арлекин, – Это вы, шеф, загнули!
Это только самоубийца, стоящий на стуле —
Марионетка нечистого. —
А парашютисты? —
