День саранчи. Подруга скорбящих - страница 20

Он начинался резким звонким треском, напоминающим треск горящих дров, потом, постепенно набирая звучность, переходил в чистый лай и снова утихал, сменяясь похабным квохтаньем. После короткой паузы он взвивался до лошадиного ржания и еще выше, переходя в механический визг.

Фей беспомощно слушала, склонив голову набок.

Вдруг она тоже захохотала – невольно, просто чтобы заглушить звук.

– Гадина, – завопила она.

Она подскочила к кушетке, схватила его за плечи и начала трясти, чтобы он замолчал.

Он продолжал хохотать.

Гомер двинулся к ней, словно желая ее оттащить, но сробел и не решился до нее дотронуться. Она была такая голая под легким платьицем.

– Мисс Гринер, – взмолился он, причем его ладони исполняли какой-то сложный танец. – Прошу вас, прошу…

А Гарри уже не мог остановиться. Он схватился за живот, но хохот извергался из него. Снова началась боль.

Размахнувшись так, словно в руке был молоток, Фей ударила его кулаком в рот. Ударила только раз. Он успокоился и затих.

– Я не могла иначе, – сказала она Гомеру, когда он увел ее за руку.

Он посадил ее в кухне на стул и закрыл дверь. Она еще долго всхлипывала. Он стоял позади нее и беспомощно смотрел на мерно вздрагивающие плечи. Несколько раз его руки потянулись утешить ее, но он их обуздал.

Когда она выплакалась, он дал ей салфетку, и она утерла лицо. Салфетка была измазана ее румянами и тушью.

– Испортила салфетку, – сказала она, отвернувшись. – Простите, пожалуйста.

– Она была грязная, – ответил Гомер.

Фей вынула из кармана пудреницу и посмотрелась в зеркальце.

– Пугало.

Она попросила разрешения сходить в ванную, и Гомер показал ей дорогу. Потом он на цыпочках вернулся в комнату – посмотреть, как Гарри. Старик дышал шумно, но ровно, и казалось, он спокойно спит. Гомер, не потревожив его, подсунул ему под голову подушку и ушел на кухню. Он зажег газ, поставил кофейник и сел ждать Фей. Он услышал, что она зашла в комнату. Через несколько секунд она вернулась на кухню.

Она виновато потопталась в дверях.

– Хотите кофе?

Не дожидаясь ответа, он налил чашку и подвинул к ней сахар и сливки.

– Я не могла иначе, – сказала она. – Просто не могла.

– Ничего.

Желая показать, что оправдываться не нужно, он начал возиться в раковине.

– Нет, правда, – настаивала она. – Он нарочно смеется, чтобы меня довести. А я не могу, когда он смеется. Просто не могу.

– Да.

– Он ненормальный. Мы, Гринеры, все ненормальные.

Последнюю фразу она произнесла так, словно ненормальность была заслугой.

– Он плохо себя чувствует, – заметил Гомер, оправдываясь за нее. – Может быть, у него солнечный удар?

– Нет, он ненормальный.

Гомер поставил на стол тарелку имбирного печенья, и она стала есть его со второй чашкой кофе. Нежный хруст, который она при этом издавала, пленил Гомера.

На несколько минут все стихло: Гомер, стоявший у раковины, оглянулся – не случилось ли чего. Она курила сигарету, по-видимому, в глубоком раздумье.

Он попробовал ее развеселить.

– О чем вы думаете? – натянуто осведомился он и почувствовал себя глупо.

Она вздохнула, чтобы показать, как мрачны и безнадежны ее мысли, но не ответила.

– Ручаюсь, вам хочется сладкого. В доме нет ничего, но я могу позвонить в аптеку, и они сейчас же пришлют. А может быть, мороженого?

– Нет, спасибо большое.

– Это совсем не трудно.

– Отец ведь, в сущности, не торговец, – сказала она вдруг. – Он актер. Я актриса. Мать у меня тоже была актрисой – танцовщицей. Театр у нас в крови.