– Что так долго? – Спросил он. – А, понимаю, с ребятами прощались. Пойдёмте!
Он развернулся и начал спускаться вниз по лестнице, нимало не заботясь, идёт за ним кто-нибудь или нет.
Ирина не просто удивилась, она напрочь перестала понимать происходящее. Проще всего было подчиниться, что она и сделала. Мерно шагая по ступеням, девочка вдруг подумала, что будет, если она вдруг споткнётся и упадёт на Андрея Васильевича, а ещё хуже – уронит Вику.
А что, если и вправду – упасть с лестницы? Как-нибудь поаккуратнее, чтобы Андрея Васильевича не задеть. Только обязательно нужно руку или ногу сломать, чтобы уже точно в больницу попасть. А пока они с Викой будут лежать, ребята уже про всё забудут и через месяц будут уже не так сильно смеяться, что их не взяли.
Плохо только, что это, наверное, очень больно. А если сломать руку, тогда одеваться будет неудобно. Даже для того, чтобы застегнуть пуговицы нужно будет ждать, чтобы кто-то из взрослых пришёл и помог.
Ирина так явно представила себе эту картину, что была готова прямо сейчас бросится головой вниз с лестницы и, стиснув зубы терпеть ломающиеся кости. Да, это больно, но всего лишь несколько минут, зато потом целый месяц или даже два к постели каждый раз будет подходить какая-нибудь бабушка в белом халате и спрашивать, всё ли хорошо, не хочет ли она яблока или чего-нибудь ещё (Ирина однажды лежала в больнице, совсем недолго, всего два дня, и очень хорошо знала, что там происходит).
Ирине так захотелось этой заботы, что она бросилась бы вниз без всяких раздумий, но лестница вдруг закончилась.
Спина Андрея Васильевича маячила в дальнем конце коридора. На миг мелькнула трусливая мысль: «А что, если убежать прямо сейчас, ведь до выхода совсем близко». Но одно дело – убегать, когда об этом никто не знает, другое – когда сам директор приказал идти за ним; Ирина не могла найти моральных сил не послушаться его.
Про Вику она вспомнила на очередном повороте, когда та обхватила её за плечо.
«Вот почему мне так тяжело идти», – поняла она.
Дверь директорского кабинета выросла неожиданно, словно из под пола. Было слышно, что Андрей Васильевич уже ходит внутри, его гулкий голос с лёгкостью пробивался сквозь кожаную обивку двери.
Ирина, не останавливаясь, толкнула дверь плечом и зашла.
Сначала её показалось, что это не кабинет, потому что кабинет не может быть таким большим – он не шёл ни в какое сравнение с кабинетами Инны Игоревны или Евгения Родионовича.
И лишь через минуту она увидела, как около стены на стульях сидят… она даже не сразу их узнала. Дядя Лёша был одет шикарно, словно миллионер в американском кино. А тётя Лена была такой красивой, что на неё было страшно смотреть.
– Вот они, забирайте, – сказал Андрей Васильевич.
Ещё несколько минут назад, когда Ирина металась по группе, собираясь убежать из детского дома, мысли её были быстры и хаотичны, теперь же они стали медленными и вязкими, как будто ворочались в густой сметане. Даже на то, чтобы понять, что случилось, у неё ушло с минуту, не меньше. Всё это время она стояла, судорожно сжимая в объятиях Вику, которую забыла опустить на пол, и в её глазах медленно загорался огонёк понимания.
Наконец тётя Лена чуть улыбнулась:
– Что же ты, Ирочка? Иди сюда!
Другая девочка на её месте давно бы бросилась в объятия к новой маме, но Ирина не находила в себе сил сделать даже шаг. За то время, что она думала, будто их оставят в детском доме, тётя Лена отдалилась от неё настолько, насколько это было возможно. А теперь, когда она ещё и так нарядно оделась, она вообще перестала напоминать ту тётю Лену, которую Ирина знала.
