– Лечу-с, одна нога здесь, другая там, – отозвался Гриша.
Он успел уже порядочно нагрузиться и был нескончаемо разговорчив.
– Если Ялик еще не кончил, то сиди у него, торопи, и чтоб, самое большее, через полчаса ты был тут с сапогами, – приказал Ахтыров.
– Слушаю-сь… Через полчаса я буду здесь. Но не разрешите ли вы мне, дорогой Алим Алимыч, посетить одну особу, с которой у меня чрезвычайно важное дело. Это займет всего десять минут.
– Потом, Гриша, потом. Вечером али завтра сходишь. Какие у тебя там дела – пустое все. Беги, милый, беги.
– Бегу-с…
Манефа в голубом платье, ладно обтягивавшем ее полную фигуру, стояла перед зеркалом и примеряла бусы.
– Алим, может, вот эти одеть, желтые?
– Как хочешь, Маня, как хочешь, – соглашался Алим, и сердце его переполнялось счастьем. Давно, очень давно он не видел жену такой доброй и милой. Может быть, все пройдет? Может быть, настанет день, когда она полюбит его по-настоящему? Неужели такое счастье возможно? У него останавливалось сердце и дрожали руки при мысли об этом. Час тому назад он поднес подарок жене: коричневые изящные «городские» туфли на высоких каблуках. И хотя Манефа сознавала, что она никогда их не наденет, не посмеет куда-нибудь выйти на высоких каблуках, да и ходить-то она в таких туфлях не умела, но крепко поцеловала мужа в губы и искренне поблагодарила.
Тетка Таисия, сложив на толстом животе руки, умильно смотрела на стол и качала головой.
– Добра-то сколько… Ай-я-яй, сколько добра… Небось на большие тыщи, зятек?
– Ничего, мамаша, ничего, – весело отвечал Алим, – надо ж и жене праздник устроить. Она у меня во какая… нарядная.
Он хотел сказать «красивая», но почему-то это слово не пожелало слететь с языка, и он его на ходу заменил на «нарядная».
– Ах, братца-то, Мустафы Алимыча, нет. Посмотрел бы он на вас, порадовался бы, что все у вас на лад, вроде бы как, пошло… А то он бедный, и сам мучился, глядя на худое житье ваше… – плаксиво проговорила тетка Таисия и даже всхлипнула от наплыва разнообразных чувств.
– Ну ладно, мамаша. Хватит. Не об этом сейчас речь… – быстро остановил ее Алим, заметив, что Манефа нахмурилась.
– Да чего? Я правду говорю. Тошнехонько на вас смотреть было, – не унималась старуха.
– Помолчите, мамаша… – тихо предупредила Манефа.
Алим мгновенно вскочил, взял за руку тещу и потащил ее в кухню.
– Посмотрите-ка, мамаша, не сварилась ли уха?
Тетка Таисия вздохнула, взяла ухват и полезла в печь, тыкая в воздух локтями.
В шестом часу Алим взволновано ходил в одних портянках по полу возле накрытого стола и злобно ругался:
– Чёрт! Ну и чёрт! Ну и рыжий остолоп! Куда же он запропастился? Неужели сапоги не готовы?
– Придет, никуда не денется… – утешала его Манефа. – Может, там какой гвоздик осталось вбить.
– Так пришел бы и сказал. Не голова у него на плечах, а мешок с сеном, у дурака у этого.
Однако Гриша не приходил.
За несколько минут до шести Алим уже не на шутку разбушевался.
– Дьявол! Идиот! Я ему всю морду раскрою сапогами!
– Надевай старые, они еще хорошие, – посоветовала Манефа.
– Не хочу старые!
– Может, мне сбегать? – предложила тетка Таисия.
– Да куда ж бежать, мамаша? Вот-вот гости придут! – чуть не плача, запротестовал Алим и взглянул в окно. – Не видно рыжей белуги! Что он со мной делает, дохлый лещ!.. Вона и гости первые идут, Потехины идут, отец с сыном…
Он ударил в бешенстве себя по бокам.
