– Мамаша, спой «Липу вековую».
– Да что ты, Денисушка, к этой песне привязался? Что она тебе так полюбилась? – улыбнулась Ульяновна.
– Не знаю. Нравится она мне. Спой.
– Ну, слушай.
Липа вековая
Под окном стои́т.
Песня удалая
Вдалеке звенит.
Лес покрыт туманом,
Словно пеленой.
Слышен за курганом
Лай сторожевой…
На полатях заворочался Ананий Северьяныч. Он еще не спал и мысленно подсчитывал предстоящие расходы по хозяйству, прислушиваясь в то же время к песням жены. Он не то чтобы любил песни, а слушал их иногда так – от нечего делать.
– Подожди, Денисушка, – оборвала сама себя Ульяновна, – вот я вспомнила хо-орошую одну… Слушай.
Колечко мое позлаченное, —
Ох, я с милым дружком разлученная.
Он давал-то мне ручку правую,
Целовал меня в щеку алую.
Не целуй меня, не уговаривай,
Ох, не хочешь любить – не обманывай…
– Ульяновна! – перебил ее Ананий Северьяныч, свешивая сивую бороденку с полатей, – чегой-то мне третью ночь подряд белые ведмеди снятся? Как глаза закрою, так все на север еду, все на север…
– А ты на каком боку больше спишь? – улыбнулась Ульяновна.
– На левом.
– Так ты повернись на правый, тогда на юг поедешь.
– На юг, говоришь? – недоверчиво переспросил Ананий Северьяныч. – А вот я чичас попробую.
Но только было он улегся на правый бок, как в окно кто-то громко постучал. Денис толкнул раму.
Это был дед Северьян.
– Ананий! – громко крикнул он, просовывая лысую голову в дом.
– Чево тебе? – лениво отозвался с полатей Ананий Северьяныч.
– Красный бакен потух.
– Что?! Который? – тревожно спросил Бушуев, прыгая с полатей на пол и ошалело глядя на отца.
– Что возле гряды. Снизу буксирный идет, как бы не напоролся на камни без сигнала-то… – предупредил дед Северьян, скрываясь в темноте.
– Ах ты, пропасть какая! – выругался Ананий Северьяныч, натягивая на босые ноги кожаные сапоги. – Дениска! Зажигай запасной фонарь, да поедем, стало быть с конца на конец.
– Зачем же запасной фонарь брать? Зажжем тот, что на бакене, – сказал Денис, вставая из-за стола и подтягивая ремень на штанах.
– А ежели стекло на ем разбилось! – крикнул Ананий Северьяныч, удивляясь на недогадливость сына. – Ох, и дурень же ты, Дениска. Дурень стоеросовый!
– Темень-то, темень какая! – покачала головой Ульяновна, – и буря! Ты, отец, осторожней там, не потопитесь в Волге-то…
– Утопленников и без нас, Ульяновна, много плавает. Как-нибудь… с Божьей помощью не потопнем. Служба, Ульяновна, служба, – суетясь, заключил Ананий Северьяныч.
– Ну, храни вас Господь! – сказала Ульяновна, крестя воздух.
На берегу было темно и шумно. Месяц скрылся. Черные громады волн, шипя, накатывались на прибрежный гравий. Гнулись, трепеща листвой, кусты тальников. Денис долго не мог распутать узел веревки, которой лодка была привязана к коряге.
– Да что ты там: в карты что ль уселся играть? – крикнул на него отец, надевая весла на деревянные уключины.
– А ты, папаша, чем кричать – посветил бы!
– Так бы и сказал… Язык-от, чать, у тебя есть аль нет? – проворчал Ананий Северьяныч, поворачиваясь и подымая фонарь. – Ах ты, пропасть какая! И когда это только он потух, дьявол!
Из-за колена реки, сверкая огнями, медленно и бесшумно вырастал буксирный пароход. Из-за рева ветра и волн не слышно было стука колес.
– Идет, проклятущий! Идет! – застонал Ананий Северьяныч, – торопись, Дениска, а то он и впрямь без сигнала-то брюхо о камни напорет… А мне лет десять дадут! Дадут, черти, дадут определенно.
