В личном общении андроиды притворялись людьми. Полицейский был совсем как живой, настоящий. Проявлял участие. Разрешал курить у себя в кабинете и угощал растворимым кофе. Кофе был мерзкий на вкус и почти лишен аромата, зато горячий. Полицейский смотрел на Диму, кивал сочувственно, с пониманием. Возможно, в прошлом тоже кого-то довелось потерять? Говорил мягко, как добрый отец сыну, да и, судя по глубоким морщинам в углах глаз и возле рта, вполне годился на эту роль.
К сожалению, ничего нового. Если в первые дни новостей нет – дальше не стоит и ждать… Большой город. Много соблазнов. Много людей.
– Злых людей – много? – уточнил Дима.
– Уж точно больше, чем добрых, – пожал плечами полицейский. Стряхнул пепел в пластиковый стаканчик с остатками коричневой жижи на дне, поднес сигарету к губам, затянулся, задумчиво посмотрел в окно кабинета. – Хотя меньше, чем всех остальных.
– Каких?
– Никаких. Серой массы. Толпы.
– Толпы?.. – Избегай людных мест. – Толпы опасны? Чем?
На лицо полицейскому усмешку будто прилепили, как стикер.
– В толпе мы все одинаковые. В толпе теряешь себя… Надолго в столицу-то?
Дима нацепил собственную наклейку со смайлом. С непривычки это было непросто, челюсти сводило от напряжения.
– Пока не найду ее…
– Значит, навсегда. – Полицейский поскучнел. Снова стал роботом.
Дима надумал спросить ее однокурсников. Вдруг им что-нибудь известно. Разве могут студенты исчезать просто так, не оставляя никаких следов? В полиции верили, что могут, но он поверить в это не мог. Пока, во всяком случае.
Башня центрального корпуса МГУ возносилась вверх, словно желая проткнуть небеса. Советский ампир навис готическим склепом над кладбищем города. Внизу, под ним, в могильном гное копошились насекомые и черви.
Их было много, они заполняли коридоры и аудитории, читали лекции и шумели на кафедрах. Дима ткнулся в один угол, другой… Стайка щебечущей молодежи настигла его на одном из этажей, рядом с лестницей. Девушки с длинными волосами и красными, как кровь, ногтями окружили, обдали коктейлем резких сладких ароматов, переливчатого звонкого смеха, случайных прикосновений. Ему почудилось, что среди них была Маша, Дима уловил ее запах. Но, когда он попытался схватить, удержать тонкую руку, его оттолкнули и сказали что-то возмущенное и презрительное.
Перед глазами все плыло. Дима отшатнулся, оперся о стену. Подбрел, шатаясь, к распахнутому окну в конце коридора. Там стояли двое парней, с виду почти настоящие. И один, что постарше, рассказывал второму:
– …каждый год такая картина. Кто-то идет, идет и – выходит. Через окно.
– Почему? – Дима, едва держась на ногах, ввалился между ними.
– Друг, ты чего? Тебе плохо, что ли?
– Почему прыгают?
– Не знаю, о чем ты, приятель… Пойдем, пойдем отсюда. – Парни заторопились оставить его одного. В пустоте посреди толпы. Из последних сил Дима бросился вперед, сжал слабеющие пальцы на вороте рубашки старшего из студентов, поймал удивленный и слегка испуганный взгляд за стеклами модных очков. Поймал капельку жизни в его глазах.
– Ты говорил. О самоубийствах. Почему люди делают это? Мне надо знать.
Очкарик облизал губы, прокашлялся.
– Черт… у каждого свои причины, наверное…
– Почему?!
– Город давит, – неожиданно ответил другой, мягко вклиниваясь и отодвигая Диму назад, к гостеприимно распахнутому окну. – Ритм местной жизни. Некоторые просто не созданы для такого, не выдерживают. Ну и… уходят.
