В ранней молодости Тихон Иванович потерял один глаз, и поэтому ни война, ни революция не вовлекли его в свой круговорот событий. Но физически он был силен, широк в плечах и высок ростом. А черная повязка через лоб придавала ему вид бывалого, решительного и даже бесстрашного человека. Речь его была громкой и уверенной. Я его даже немножко побаивался. Но он был в дружбе с моими родителями, а страх мой он обычно быстро рассеивал неожиданной мужской лаской ко мне.
Невесту себе Тихон Иванович высватал в деревне Хализево. Выбрал он себе девушку небогатую, маленькую ростом, на первый взгляд невзрачную, но, как оказалось, бедовую и веселую. Рядом со своим могучим и суровым мужем она выглядела мелкой пташкой. Тяжелая и горькая досталась доля Анастасии Ивановне в нашей доброй деревне Левыкино. И если бы не необыкновенная жизненная сила духа, неизвестно как уместившаяся в этом хрупком, маленьком и беззащитном человеке, не выжили бы в беде ее сыновья. Дело в том, что муж ее Тихон Иванович вдруг неожиданно в 1930 году помер от столбняка. Вдова осталась с двумя детьми: Шуркой, с двадцать четвертого, и Колькой, с двадцать девятого года рождения. На попечении вдовы еще несколько лет оставался и очень уж старый, немощный свекор Иван Митрич.
Наступила пора безысходной нужды и лишений. Единственной опорой осиротевшей семьи была золовка Мария Ивановна. Но что она могла сделать, будучи сама в нужде и зависимости? Всю жизнь она прожила в прислугах. Даже при щедром одарении хозяевами одеждой со своего плеча и куском хлеба со своего стола она могла прислать племянникам две-три посылки да один раз приехать летом на короткую побывку с гостинцами. Но как много для бедной женщины с детьми значило это внимание! В их сиротском доме всегда жило ожидание встречи родного человека, ожидание помощи и участия. Мария Ивановна отдавала детям все, что она имела, что она могла заработать.
А Настасья Ивановна и в весну, и в лето, и в ненастную осень, и в холодную зиму денно и нощно трудилась в колхозе. Невозможно было представить, откуда ей можно было достать сил, чтобы не надорваться на этой лошадиной работе. А она еще была и звонкой песенницей, и душой всех обездоленных деревенских бабенок. И в нужде, и в тяжелой своей доле Анастасия Ивановна не лишила своих сыновей детства. Она успевала их вовремя напоить, накормить, вымыть, уложить спать. Ее дети были и одеты, и обуты. И не обидела их материнской лаской сама, так и не согретая и не обороненная мужской заботой и защитой. Она отдала детям всю свою жизнь без остатка. Многим современным мамам-одиночкам этого материнского подвига уже не дано ни понять, ни повторить.
Моя Мама дружила с Настасьей Ивановной и не только сочувствовала ей в ее вдовьей доле, но и по возможности поддерживала, чем могла. Летом, когда мы приезжали в деревню, и Шурка, и Колька подкармливались у нас. В нашем саду стоял стол, за которым мы в погожие дни кушали. К нему была протоптана дорожка Шуркиными и Колькиными ногами прямо от их дома через сад. За нашим столом им хватало места. Случалось, Мама помогала кое-какой одежонкой для ребят, да и для нее самой. Все это делалось от чистого сердца и не выглядело подачкой.
А мы с Шуркой были друзьями. Иногда он приезжал на зимние каникулы в Москву, к своей тетке. Но где она могла приютить племянника, сама живя в прихожей своих хозяев? Но зато ему находилось место у нас, в нашей девятнадцатиметровой комнате на шестерых. В эти дни мы ходили с ним по московским театрам и кино. А в начале каждого лета он ожидал моего приезда в деревню.
