В этот же день мы изложили наш план Цыпе. Он не возражал. Только усомнился в том, что нам удастся незаметно приготовить жаркое в сарае средь бела дня.
Его опасения, как мне кажется, были навеяны недавними событиями, о которых знала вся школа. Минуло не так много дней с тех пор, как Сергуня очень удачно запалил газовый баллон на кухне у своей бабушки. Никто, можно сказать, не пострадал, если не считать Сергуни – его выдрал отец посредством домашних тапок и офицерского ремня. Да и сгорела только летняя кухня, а дом отстояли два пожарных расчета.
Мы заверили Цыпу, что это возможно, так как никого, кроме старушек-соседок, в это время поблизости нет, обещали сделать очаг и припасти дрова. А он внушил нам уверенность, что за его часть работы переживать не стоит.
Никто из нас не голодал. Что касается меня, то мои родители даже переживали из-за моего, как им казалось, неважного аппетита. Так что вся авантюра была основана только на жажде к неизведанному и представлялась нам весьма романтичной. На деле, сомнений нет, здесь орудовал враг рода человеческого.
– Ты, Мить, на чертей-то своих грехов не вешай. Им и так не по заслугам воздают, – с печалью в голосе провозгласил Олег.
– Полно-ко, Олежик. Ты за них не беспокойся. Они дело свое знают, от работы не отлынивают и без премиальных, я полагаю, не остаются, – усмехнулся в бороду Дмитрий и, взяв в рот щепотку фарша, медленно пожевал, – А так-то, брат, получше будет! Какой чудесный инструмент мясорубка!
– Да ладно…
– Действительно! Может, это самое важное из всего, что у нас осталось!
– А карабин?
– Ну, это само собой. Но мясорубка – это вершина умственных усилий человечества, можно сказать, удачный пример заботы о наименее приспособленных.
– Заботы об обжорах, – засмеялся Олег.
– Скучным ты человеком становишься, Олежик. Чертей защищаешь, поэзии не признаешь. Материалист, одним словом.
– Вообще-то, я могу представить себе материалиста признающего нечистую силу, только в одном случае, если таковой пребывает в состоянии длительного запоя, переходящего в белую горячку. Дай-ка и мне попробовать. – Олег выхватил из миски немного пропущенной медвежатины, – а, может, ты и не совсем не прав. Ладно. Отвлеклись. Что с голубем-то?
– В нашем случае белая горячка может только сниться. А с голубем все пошло по плану, – Дмитрий подцепил очередную порцию кусочков медвежатины и отправил в жерло мясорубки и энергично закрутил рукоятку, – Приготовили мы очажок.
– Печурку, что ли сложили?
– Да нет. Вырыли ямку в земляном полу посередине сарая. Сложили туда лучинок, немного дровишек и бересты. По краям поставили два кирпича, чтобы на них можно было установить сковородку, – я ее из дома притащил и масла сливочного кусок.
– Слушай, Дим, дай я немного поверчу, передохни, и рассказывать так удобнее.
– Ну, покрути, покрути, только, Олежик, ты поаккуратней – своими лапищами не сломай.
– Ты точно переутомился. Разве ее сломаешь?
– Кто знает? Она, может быть, на вид такая крепкая, а чуть что и капут.
– Да, – многозначительно произнес Олег и ритмично закрутил рукоятку.
Дмитрий тем временем достал курево, приоткрыл дверцу печурки, подцепил совком уголек, ткнулся сигаретой в сизо-малиновую поверхность и с удовольствием затянулся. Стряхнув угли в топку и, прикрыв дверцу, устроился поудобнее на венском обшарпанном стуле, неизвестно в какие давние времена завезенном на станцию.
