Из дневника Дмитрия:
«20 ноября. Неплохо здесь – по крайней мере, пока. Не скучно, – работенка всегда найдется. И главное, никто на пятки не наступает… Не тянет меня что-то к цивилизации, даже в Питер не хочу – культурную столицу нашей Родины. Олежику на днях рассказал случай из прошлого, вдруг вспомнил. Был в отпуске. Ехал в автобусе №80, который обеспечивал разорванную ветку между станциями метро «Площадь Мужества» – «Лесная». Битком, конечно. Девица в очках, с несколькими авоськами в руках, нечаянно касается пакетом лица дамы. Незамедлительно приносит свои извинения: «Простите, пожалуйста, что задела вас по морде».
…К достоинствам уединения, безусловно, относится некоторое количество свободного времени. Его, можно сказать, предостаточно. Даже стишки пописывать начал:
Что может быть суетнее, чем день?
Затоптанный толпою горожан,
Спешащих накормить метро прожорливые глотки,
Он рвется из-под ног, стремясь остаться цел,
Раздавленный, разбитый в драбадан,
И только пьяницы жалеют так о нем, что предлагают дню
глоточек водки.
Быть может только моя тень?
…Радует, что карабин теперь у нас. Попал, я конечно, вчера в шляпку. Но гвоздь не забил – а только согнул. Ну, это ничего, Олежек был в восторге – обозвал меня Лимонадным Джо. Чудак, право. Я же чувствую, когда попаду. Будто кто-то другой за меня наводит на цель и еще шепчет: «Вот так».
Перевалило за середину декабря. Наши герои уже почти месяц не видали солнца. Зима не баловала спокойной погодой. Часто вьюжило и друзьям приходилось браться за лопаты, чтобы расчистить дорожки к механке и угольной куче. Такая работа не в тягость, радует мышцы.
– Знаешь, Олежик, – Дмитрий остановился, чтобы утереть испарину со лба, – Во дворе моего детства с начала зимы вырастали огромные сугробы, наверное, выше человеческого роста. Их нагребали жильцы, расчищая путь к двуместному деревянному сортиру. А боковые короткие дорожки – к деревянным сараям, ограничивающим двор слева и справа, где хранились дрова.
– С чего это ты вспомнил?
– Не знаю. Просто вспомнилось. Снег под лопатой так же скрипит, как в детстве, и, засмеявшись, добавил, – Люди всегда движутся к какой-нибудь цели. Правда цель, фигурально выражаясь, весьма схожа с сортиром по своей значимости, либо с дровами, конечно же, с сытной и вкусной пищей, деньгами и все в этом духе. Ее можно даже назвать светлым будущим. Редко кто хочет жить в бочке, чтобы смотреть на небо без помех.
– Это ты и про нас?
– И про нас тоже. Мы же расчищаем дорожку к угольной куче! Нет, в детстве было куда веселей!
– От того детства мы ушли далеко, Мить. Нам теперь ближе к его отражению в кривом зеркале, – Олег усмехнулся.
– Это ты про что, Олежек?
– Про старость.
– Оптимист, однако…
Некоторое время оба работали молча. Затем Дмитрий остановился, посмотрел на Олега и с чувством всадил лопату в сугроб.
– Олежик, – сказал он, стараясь не повышать голоса, – Подожди. Остановись. Хочу тебе сказать. Я где-то читал, что люди, теряющие мужество, могут заболеть цингой даже на экваторе. У нас для этой болезни более подходящая широта…
– С чего ты взял, что я теряю?
– Я про нас обоих. У тебя с деснами все в порядке?
– Не совсем. Кровоточат и зубы шатаются, а один вот-вот выпадет.
– У меня тоже. И уже поэтому, мы не имеем права киснуть.
– Конечно, дружище, но от этого риса, кто хочешь – прокиснет. Мы же не китайцы. Я мяса хочу и капусты квашеной! И пива! – заорал вовсю мочь Олег, задрав голову, словно надеясь докричаться до кого-то невидимого на черном небе.
