– У этих капитанишек, как ты изволил выразиться, милый, родители князья, – благосклонно кивнула молоденькому офицеру, вытянувшемуся перед Рубановым.
– Лейб-гвардии уланский полк?! – козырнул на приветствие поручика Максим.
– Так точно, ваше превосходительство! – бодро отрапортовал офицер, с грустью думая, что за нелёгкая столкнула его с командиром дивизии.
– Чучел-то рубите? – поинтересовался Рубанов, под фырканье жены. – Ну ладно, свободны пока, – милостиво отпустил кавалериста.
– Максим, то-то теперь разговоров о тебе будет в юной офицерской среде… Чу-у-че-е-л-то р-руби-
те-е? – басом произнесла она, давясь от смеха. – Бурбонище ты мой, – нежно поцеловала мужа в щёку.
– Ещё одно слово и пошла бы домой рубаху за станком ткать, – повёл жену к парадному входу Максим, по пути раскланиваясь со знакомыми.
Отдав шинель и шубу лакею, Рубанов огляделся в зеркало и полюбовался отражением жены, поправлявшей причёску и складки на платье.
Занятие это затянулось надолго. Потом она целовалась с княгиней Извольской и баронессой Корф, пока Рубанов обменивался рукопожатиями с их мужьями.
– Пошли, – шепнул на ушко жены, снова повернувшейся к зеркалу, – уже церемониймейстер со своим посохом тащится, – вновь рассмешил супругу.
Быстро поднялись по устланной ковром беломраморной лестнице и остановились у огромного зеркала.
«Из огня да в полымя», – вздохнул Максим, трогая ствол пальмы, стоявшей в кадке. – А вон на дереве обезьяна, – отвлёк жену от огромного и такого притягательного зеркала.
Ровно в 8 часов 30 минут вечера вальяжный церемониймейстер брякнул три раза об пол чёрным посохом с двуглавым орлом и громогласно объявил в наступившей тишине:
– Их Императорские Величества!
«Всё как при Александре», – склонил голову в поклоне Максим Акимович, а его жена, вместе с остальными дамами, сделала реверанс.
В этот момент тяжёлая дверь Гербового зала открылась и вышли Николай с Александрой Фёдоровной. За ними парами выстроились остальные члены царской семьи.
«Наконец-то я первая!» – с трепетом подумала императрица, с замиранием сердца открывая бал.
Оркестр заиграл полонез.
«Как там моя дочка», – думала царица, со скукой ожидая, когда закончатся танцы.
– Как вызывающе одеты некоторые дамы, – стоя в окружении фрейлин, оглядывала танцующие пары.
Сама танцевать не хотела.
– При дворе моего отца так не одевались, – указала веером на смелое декольте графини Борецкой и послала фрейлину сделать ей замечание.
– Мадам, – краснея за императрицу, произнесла фрейлина, – Её величество послали меня сказать вам, что в Гессен-Дармштадте не одеваются подобным образом.
Сгорая от любопытства, к беседующим дамам подошла Мария Фёдоровна.
Увидев рядом с собой вдовствующую императрицу, Ольга Дмитриевна одёрнула платье, выставив свою пышную грудь до самых сосков.
– Пожалуйста, передайте её величеству, – победно оглянулась вокруг, – что у себя, в России, мы одеваемся именно таким образом, и я не в том возрасте, чтоб меня учить одеваться…
– Браво! – захлопала в ладоши Мария Фёдоровна, с иронией посмотрев на «милую Аликс».
«Общество явно ценит меня больше», – подумала она.
Целую неделю графиня упивалась славой.
Так прошёл 1895 год.
Никто, кроме нескольких жандармов, не обратил внимания на то, что в декабре был арестован двадцатипятилетний юрист Владимир Ульянов, брат казнённого Александра Ульянова.
Новый год Рубановы встречали вчетвером, если не считать прислуги и детей. Праздновали в квартире старшего брата.
