Офицеры разместились в специально построенном охотничьем замке, где их жёнам места не нашлось.
Аким, купаясь в Дудергофском озере, сильно простыл и, взяв отпуск по болезни, присовокупил к нему 28 дней положенного ежегодного, отбыв с Натали и Ольгой в Рубановку.
– Хоть немного падишахом побуду, – кашляя, зубоскалил он, любуясь Натали и удивляясь этому, и даже злясь на себя.
Закрывал глаза, притворяясь спящим, но потом, щурясь от солнца из окошка, вновь наблюдал как она, сидя напротив, увлечённо читает книгу и, забывшись, словно маленькая девочка, шевеля губами, шепчет понравившиеся строки. А затем, положив на столик томик стихов, закалывает шпильками волосы, задумчиво глядя на мелькающую за окном берёзовую рощу.
– Натали, чего читаешь? – отважился спросить. – Не Брюсова случайно.
– Случайно нет, – улыбнулась она, взяв со столика книгу. – Бальмонта.
– Француз что ли?
– Русский поэт, – полистала томик стихов.
– Прочти что-нибудь, если не трудно.
– Не трудно, – сосредоточенно сощурилась, читая про себя строки и шевеля губами, вызвав этим волну нежности в сердце Акима. – Вот! Давно, ещё в девятисотом году написанное стихотворение: «Безглагольность ».
Есть в русской природе усталая нежность,
Безмолвная боль затаённой печали,
Безвыходность горя, безгласность, безбрежность,
Холодная высь, уходящие дали…
– Стихи читаете? – зашла в купе Ольга. – Я чай у проводника заказала, – подозрительно оглядела мужа с невесткой.
«Как она не вовремя», – расстроился Аким.
– Бальмонта, – глянула в окошко, а затем на Ольгу Натали. – Очень популярный современный автор.
– И что же у него такого выдающегося есть? – присела на мягкий диван.
– У каждого свой вкус, – отчего-то застеснялась Натали. – Вот, например, интересное четверостишие:
Мне чужды ваши рассужденья:
«Христос», «Антихрист», «Дьявол», «Бог».
Я – нежный иней охлажденья,
Я – ветерка чуть слышный вздох.
– Заумно и экстравагантно, – пришла к умозаключению Ольга.
– Поэт отобразил не мир, а субъективные ощущения от него, – оправдала стихотворца Натали.
Аким, старательно отводя от неё взгляд, неожиданно почувствовал в душе нежные звуки вальса и отвернулся к вагонной стенке, слыша, словно сквозь сон, голос супруги:
– А я Арцыбашевым зачитываюсь. Его «Саниным» особенно. И ничего фривольного в романе не нахожу, – тоже стала оправдывать автора. – По манере и стилю – реалист и натуралист.
– Да этот Санин подлец, – вскипела Натали. – Смысл жизни для него не помогать ближним, а брать от жизни сколько можно. Сестре посоветовал уничтожить ребёнка, подстрекает Соловейчика к самоубийству, избивает Зарудина, который после этого убивает себя. Одно слово – мерзавец.
– Скорее – современный человек, – голоса куда-то удалялись, будто поднимаясь в небо и растворяясь там, а вместо них во вселенной нежно за- звучал вальс.
В Рубановке болезнь окончательно свалила его, словно ждала, когда он доберётся домой.
Глотая порошки и микстуры, Аким поначалу безучастно глядел в потолок, но вскоре его внимание захватила огромная чёрная ворона, выбравшая местом дислокации ветку тополя, и, в свою очередь, с не меньшим любопытством наблюдающая оттуда за Акимом.
А может, ему так казалось после стихов Бальмонта: «Как там говорила Натали? Важны ощущения, оттенки личных переживаний, а не сама действительность, – кашлял он, наблюдая за птицей. – Нет, от действительности никуда не деться. Просто следует всё это совмещать».
