– Давайте! Они разрешили нам зайти. У меня есть кое-что передать этим парням.
Ты должен меня понять, я не был тогда таким разговорчивым, бойким парнем, которого ты знаешь сейчас. Я был домашним, общаясь, в основном, только с дядей Джеком или моими братьями и сестрами. Но, на публике я вел себя тихо, смотрел, слушал и мотал себе на ус. Я внимательно наблюдал, очарованный дядей Джеком, которого я думал, что хорошо знаю. И который, совершенно изменился в этом новом странном мире.
Мы бродили по верфи. Я бродил там, а разные мысли бродили в моей голове. Скоро нас приняли, как оказалось, в управлении завода, из которого шло руководство работой всей верфи. Один или два человека осмотрели, одобрительно качая головой, мой нагрудный значок, а также те, что были приколоты к одежде Джека и Шави. И вот, еще несколько шагов и мы зашли в по-спартански обставленный офис, затуманенный сигаретным дымом.
– Джек! Джеки, дружище!
– Черт возьми! Эрик! Эрик, я так рад тебя видеть. Сколько воды утекло.
– И не говори. Очень много, мой друг. Когда ж последний раз я видел тебя, Джек?
– Должно быть, на площади Каталонии, в тот день мы уезжали – а вы еще оставались.
– Ох, да – мы оставались в Барселоне, когда появились националисты.
– Все было так плохо?
– Невероятно, чертовски плохо, Джек. Пришлось уходить в горы. Вернуться в Глазго не получалось аж до 1946 года, – сделал паузу Эрик, казалось, он собирался с мыслями, чтобы сказать что-то еще. Но, он только покачал головой и широко улыбнулся. – Это твой парень?
Джек рассмеялся.
– Нет, нет, это мой племянник. Ты помнишь Шави или слышал о Шави?
– Я слышал о Шави. Кто же не слышал о Шави?
Я хотел его перебить и сказать: «Я не слышал о нем. Я не имею ни малейшего понятия, что происходит и кто этот Шави». Но я, конечно, не сделал так.
Джек сказал:
– Я приехал только для того, чтобы передать вам вот это, – при этих словах, он достал из заднего кармана брюк конверт, в котором явно были деньги. Я не знал, сколько там было, но, наверное, для Джека было важно доставить их лично. В этот момент Шави тоже вручил Эрику толстый конверт и сказал ему что-то.
Джек перевел.
– Это пожертвование, говорит Шави, от судостроителей Барселоны. Им пришлось собирать эти деньги в тайне. Шави проделал весь этот путь, чтобы доставить их лично вам.
Я не помню, когда еще Джек был так счастлив и так энергичен, как в тот день на судостроительном заводе. Люди, казалось, знали его или слышали о нем и относились к нему с чувством глубокого уважением, которое не имело ничего общего с уважением к лучшему мяснику на Олд-Кент-роуд. Он пожимал руки рабочим, останавливался, чтобы приободрить молодых парней, которые, я в этом уверен, никогда не слышали о нем. Я плелся сзади за Джеком и Шави в нашей импровизированной экскурсии по этим могучим верфям.
Оглядываясь назад, все, что мне вспоминается, в первую очередь, – это повсеместные плакаты, запрещающие алкоголь. А еще, красные флаги и баннеры, призывающие к труду. Все в красном цвете. В кроваво-красном.
Вставай, проклятьем заклеймённый,
Голодный, угнетённый люд!
Эрик заметил, как я пристально смотрю на один из плакатов, призывающих к трезвости, и начал мне объяснять:
– Это парни, Томми, их сложно удержать от выпивки, но если они будут всю ночь пьянствовать, пресса наутро напишет едкие статьи. А так, пока мы здесь, никакого алкоголя. Это революционная дисциплина. Понимаешь, Томми, пресса в этой стране фанатично предана правительству. Все они скрытые фашисты.
