– Не такой уж это и секрет, – хихикнул Толерин, изнемогая от боли. Он не мог раскрыть глаз. – Крайнон. Ну что, полегчало тебе? Что ты намерен сделать? Сразиться с ним прямо сейчас?
– Слишком много ответов для такого как ты. Марбас специально призвал гиганта, чтобы вымотать меня, а тебя послал, чтобы запутать. Он выигрывает время. Для чего? Что он задумал?
– Как-то это несправедливо. Ты не ответил ни на один мой вопрос, а сам задал целых два. А как же ваша хваленая справедливость?
– Твоя бешеная кровь уже течет тебе в горло, – сказал Каллахан, глядя, как белоснежные зубы Толерана окрасились в черный. – Так ты не сможешь назвать свое имя. Сомкни губы, и не улыбайся так широко.
– Не смей мне приказывать! Мне нет смысла грустить. Жизнь она ведь… хороша. Ха.
– У всех Инквизиторов, которых я отправил в пекло была прочная уверенность, что их снова призовут из бездны. Отравлять этот мир. Ни один из двухсот еще не вернулся. Нет поводов для радости.
– Ты недооцениваешь Марбаса… какая гордыня.
– Они все надеялись на него. Никто не вытащил их, не вытащит и Толерана.
– Обсудим это после его щедрых подарков. Он так долго готовил их для тебя.
– Тогда ты должен знать, где он находится.
– На Лысой горе, где же еще? Прямо как твоя башка, – Толерин задрал голову, с готовностью подставляя виски под ладони Каллахана. Он знал, что будет происходить дальше. – Мы обязательно встретимся, старый, СТАРЫЙ друг. Но роли будут уже другие, – прошипел Инквизитор, не в силах вынести обжигающее прикосновение Проявителя. – Я буду охотником, а ты – добычей. – Кровь из его глаз хлынула сильнее, запачкав черный крест Каллахана на белой тунике.
Красная кровь к красному кресту, черная – к черному. Этот день выдался слишком идеальным, чтобы в нем не было подвоха. Каллахан обхватил голову Толерана ладонями, пытаясь уловить его выжженный взгляд. Все бесполезно. Из глубоких глазниц вываливалось спутанное подгоревшее месиво. Пламя прожигало череп Инквизитора через кожу. Рано. Рано…
– Назови свое имя, – прогудело Пламя из нутра Каллахана. Губы у Проявителя были сомкнуты и перестали шевелиться.
Прямо сейчас… ему нужно… Высшие Тени обнажали естество только с собственным именем. Так они проваливались в бездну без шансов закрепиться в этом мире. Не назвав свое имя, они продолжали шататься по земле, неприкаянно и уныло, не в силах занять чье-то тело, но и не возвращаясь в свой мир. При них оставались только голод и жажда. Такие Тени были опасней, чем все прочие. За ними медленно плелась смерть, протягиваясь длинным следом из крови, гниения и костей.
Инквизитор до онемения сжал челюсть, чтобы не называть своего имени. Зубы его скрипнули и поломались. Боль, невыносимая боль, бьющая в виски… и чувство самосохранения – сильнее любой надежды на Марбаса. Не произноси этих букв… не называй… со звуком твоего имени Пламя изгонит твою сущность из тела, принадлежащего тебе по праву. А дальше только бездна и боль. Ты не хочешь домой – в вечную тюрьму без стен. Ты не самый сильный хищник в ядовитом пекле. Здесь ты один из лучших, там лишь добыча.
Пламя сковывало волю и пекло до костей.
– Тамиморэ, – забулькал Инквизитор, глотая кровь и собственные зубы. – И я тоже не уйду без подарка.
Каллахан потянул голову Тамиморэ на себя, позвонки хрустнули. Проявитель скрутил шею, порвав вены и мышцы. Они почти сразу задубели и стали хрустальными, поэтому оторвать голову оказалось не так сложно, она покатилась по лысому склону и из шеи начала вытекать черная кровь. Ее оказалось не много – сердце Инквизиторов уже давно не билось. Гораздо больше оказалось черного смога, тот струился и струился, и не было этому конца. Проявитель терпеливо ждал, пока он иссякнет. Пламя пристально следило, чтобы в хрустальном теле не осталось ни капли.
