Теперь наступила очередь самого Дана стать объектом влияния. Я надеялась, что Валерию будет вполне под силу переиначить заблокированные сигналы подсознания во что‑нибудь вполне конкретное, а потом в виде сна вернуть Дану уже вполне нормальные связные зрительные объекты, которые должны будут пробудить воспоминания. Даже для меня эта работа была все ещё чем‑то на грани фантастики, я ни на грош не верила Валерию, когда он намекал мне, что и я могу делать то же самое, что для этого не нужно прослушивать словесные лекции о том, как это делается, нужно просто пытаться и делать. Валера был для меня, по‑прежнему, средоточием всего самого необыкновенного, и я даже не хотела думать о том, что смогла точно так же, как он, выполнить такую невероятную работу.
«Катя! Подключайся, я вытягиваю что‑то по каплям, но он может не вспомнить свой сон, когда проснётся.» – дошёл до меня зов Валерия. И я поняла, что Валера задумал тройную цепочку передачи информации. Таким образом можно усилить ассоциативный ряд контакта, но не может быть гарантии, что мои ассоциации буду восприняты Даном однозначно. Ведь цепочка усложняется: Дан – Валера – я – Дан, можно влипнуть с эффектом испорченного телефона. Тем не менее, я послушно откликнулась на призыв, потому что не люблю заставлять себя ждать, не привыкла халтурить и не собиралась упускать шанс вернуть Первому миру юного иерарха.
Сквозь нечёткую основу тройного контакта я видела то, что Валерка вытаскивал из затёртых и распиханных по самым дальним углам воспоминаний Дана. Оказалось, что Валерий пошёл иным путём. Он считывал те крохи, которые ему удавалось найти, и, усилив, переводил на меня, не заботясь сам о расшифровке. Я должна была, во‑первых, попробовать сама разобрать, что именно зашифровано, и, во‑вторых, передать Дану свою визуальную трактовку. Я успела только вскользь рассердиться на своего друга, который поставил‑таки меня лицом к той проблеме, которой я боялась: он повесил на меня расшифровку. Но прятать голову в песок было уже некогда. Если все, что мне удастся увидеть, будет мной понято верно, есть надежда, что Дан, увидев чёткий и конкретный сон, вспомнит все. Если же моё восприятие будет слишком приблизительным, можно будет только надеяться, что ассоциативное мышление Дана развито достаточно, чтобы добыть точную информацию даже по цепочке двойных, а то и тройных ассоциаций.
Сначала шла откровенная белиберда, вплоть до неловко срифмованных строчек, произносимых как будто детским голосом. Это были единственные звуки, в самом начале работы. Видимо, Валерий сразу понял, что подать озвученные сигналы очень трудно, и решил целиком переключиться на показ. Постепенно визуальные образы начали складываться в кое‑что, имеющее конкретные обозначения. Холмы, покрытые лесами, водопад, постоянно и ровно шумящий где‑то за стенами дома… И сам дом, небольшой, светлый, притулившийся в живописном укромном месте у подножия крутого зелёного склона рядом с водопадом…
Все оказалось, действительно, просто. Я принимала от Валерия то, что само материализовывалось у меня перед глазами, и я была совершенно уверена, что то, что я видела, именно так и происходило на самом деле…
Я видела, как по зелёному склону стремительно бежит малыш, толстенький и большеголовый. Он спускается вниз, его ножки быстро‑быстро мелькают, как будто он летит над землёй. Трава слишком высока для него, иногда она доходит ему почти до пояса. А внизу, протянув руки, стоит молодой парень и улыбается. На парне офицерская форма Иерархии, но нет никакого оружия, только небольшой меховой розовый заяц немного небрежно заткнут за ремень. Малыш, которому от силы три года, несётся сверху вниз во весь опор, и не добежав до парня нескольких метров, падает. Его личико искажается, видимо, он отчаянно ревёт. Парень укоризненно качает головой, поднимает ребёнка и на вытянутых вверх руках быстро крутит его над головой. И почти в ту же секунду ребёнок уже вовсю заливается смехом. Парень достаёт из‑за ремня зайца, вручает его малышу и, перехватив ребёнка поудобнее, бегом продолжает спуск с холма…
