. Что ж, похныкаю один раз и больше не буду: крайне брезгливое возникает чувство, когда закоцюбнув ночью до посинения больных ушей пытаешься подвинуться поближе и натыкаешься на пространно расположенные чужие руки. Я один раз наткнулся и больше не порывался. При всей своей природной мстительности решил это обстоятельство никак не освистывать, тем более, точно знаю – не поможет. Оргвыводы будем делать по окончании похода. Сейчас же деваться некуда, а дополнительно портить себе и соседскому спальнику настроение нет никакого резона. Да, тут же всплывает и в-третьих: разогрелся от приступа бурлящей злости, а отодвинуться некуда. Впрочем, это не только моя проблема: узковата малость жилплощадь оказалась. На четыре бы человека – как раз.
Достоинств у палатки насчитали много больше, чем недостатков. Упаси Господи попасть в двадцатидневный дождь с той пародией из парашютного шелка, что ходила с нами прошлый год! Какая бы она легкая не была (аж на килограмм легче, чем эта, если полиэтилен считать), это ведь не сон, когда всю ночь с потолка капает конденсат; сквозь микроскопические дырочки тента, плотно облегающего скаты, сочится дождевая вода; набрякнув, полог всё норовит упасть на морду и удушить; перемещаться можно только ползком, а в сухую погоду – на карачках; колья, как не оттягивай расчалки, падают… Не будет преувеличением сказать, что палатка Алексея Борисовича спасла в этом походе нас всех: наше настроение, наше здоровье и – кто знает? – может, и наши жизни. Твердая уверенность в столь необходимом уюте на всю ночь так помогает бороться с природными пакостями!
Хоть палатка и мала, мы с Андреем умудрились даже запихать во второй, противоположный основному и маленький, тамбур своих насильников. На всех были куплены здоровые помоечные мешки из черного полиэтилена, чтобы укутывать рюкзаки на ночь. Станкам они пришлись в самый раз, Лёшки свои относительно узкие бобы тоже смогли упрятать, но верхняя часть «Алтая» в мешок не лезла ни под каким соусом. Ни с нажимом, ни со смазкой. Надо честно отметить, этому обстоятельству я даже обрадовался, потому что хорошо представлял надежность защиты рюкзака дырявым мешком, когда всю ночь поливает дождь. Так и жили наши чемоданы в сухости и согласии под палаточным тентом.
Кажется, всё. Этот безумный, безумный, безумный день окончен. День отшумел, и ночью объятый лагерь зовет ко сну. Доброй вам ночи, девчата! Доброй вам ночи, ребята18! Доброй тебе ночи, неуемный руководитель, отвернись носом в стенку и знай посапывай…
Утром ломало. Я услышал будильник, проснулся, и вслед за будильником услышал дробный стук капель в тент. С добрым утром, подумал я. С веселым днем19, подумал дождь и припустил ещё пуще.
Большой пробудился вместе со мной. Четкими лаконичными движениями отскоблился от стенки, нырнул в очки, вырвался из спальника, по пути наложив Маленького на Маленькую, вжикнул молниями входа и галопом двинулся в сторону. Галоп продолжался недолго, затем, после небольшой паузы, звуки расслабленной походки переместились дальше, в сторону костровища. Затюкал топор, захрустели мелкие ветки.
Я выполз вслед. Лёша сидел на корточках, заслоняя полами расстегнутой куртки от дождя то, что пытался разжечь, и вполглотки матерился. Лютый ветер порывами тушил слабый огонек зажигалки, так расхваленной вчера подводниками. Облака проносились низко-низко, подчас задевая верхушки ближних лиственниц. Чуть выше по склону сплошное молоко. Временами окклюзию прибивало настолько, что она доставала земли, и тогда разглядеть палатку от костра становилось затруднительно. Ни разу за день не объявилось даже плато Обе-Иза, не говоря о высоком Пальник-Изе на противоположном берегу. Хотя я весь день честно то и дело выскакивал понюхать погоду, вёдром так и не запахло. Те из развешенных вчера «на просушку» вещей, которые на ночь не убрали, высохли – хоть отжимай. Например, джинсы Светы Маленькой, в скором времени ставшие притчей во языцех. Они сохли весь поход, становясь всё мокрее и мокрее, время от времени заванивались, их стирали и снова вешали – посушить…
